Александр Ступин - Одинокий. Рассказы

Понял Феодосия и Анатолий Дмитриевич, но сам не стал откладывать разговор, и, дождавшись ухода Феодосия, попробовал прояснить себе ситуацию:

– Ну, здравствуй ещё раз, как тебя называют нынче, старец Лишка? Большую деятельность развернул, большую. Я приехал, чтоб ты знал – я тебя не боюсь. Понимаю, что ты со мной можешь сделать, ещё лучше стал понимать. Но не боюсь.

Старец отвернулся от него и пошёл к стене, откуда явился гостям, и пропал. Слился со стеной.

– Ты можешь меня пугать, управлять моим сознани… со-зна… со… зна…, – Анатолий Дмитриевич силился договорить, но не смог.

Он силился открыть глаза, но веки слипались, тяжелели, и сознание отключалось. Язык стал тяжёлым, ноги мягкими, пластилиновыми, и глава района рухнул на пол, распластавшись в нелепой позе, будто раздавленный.

Очнулся Анатолий Дмитриевич глубокой ночью. Было прохладно, лежал он уже не на голом полу, а на ватном матрасе. Ночные звуки врывались в комнату тихим звоном, щёлканьем и ворчанием. Где-то прокричала несколько раз ночная птица. Он поводил глазами, пытался настроиться, взять себя в руки, встать или хотя бы просто прийти в себя. Тяжело. Сил нет. Остался лежать. Где-то сзади появился свет. Свеча на столе. Шорох от двигающихся ножек стула или табурета. Кто-то сел.

– Ты здесь, я чувствую, ты здесь… Божок языческий… Это для них ты – старец. А для меня ты – деревенский чертёнок. Тьфу на тебя. Плевать я хотел, так и знай. Делай со мной, что хочешь, что хочешь, хоть наизнанку выверни…

Анатолий Дмитриевич повернулся на бок и привстал, опираясь на руку, чтобы взглянуть, кто пришёл в келью. Там сидел лишь человек в черной рясе, простоволосый, в очках, больше напоминающий институтского доцента, чем монаха.

– Ты кто?

– Пётр. Я при церкви. Вам плохо? Вы бредили, какой-то сон рассказывали, страсти такие о чертях. Хорошо, что вас старец у себя оставил. Может, излечитесь. Нет, точно излечитесь. Он такой. Всем помогает. И денег не берёт. А так, кто что подаст.

– Излечусь… Может. А давно я здесь?

– Третий день уж.

– Три дня…?! Ничего не помню, ничего. Три дня, а как один час пролетели.

– У нас и побольше находятся. Потом просыпаются и рас-сказывают, что видели. Чудно, право. Такого понаслушаешься, оторопь берет, сколько в людях всего накопилось…

– И я во сне говорил?

– Говорили. Особенно в первый день. С губернатором ругались, убивали кого-то, грозили. Я зайду, посмотрю на вас, что всё в порядке и опять ухожу.

Он посмотрел на главу, как тому показалось, хитро и заговорщически, и произнес:

– Вы не беспокойтесь, видео записей мы не делаем, а на слово кто ж мне поверит? Кроме меня к больным духом не позволительно никому ходить. Опасно. Только меня старец Лишка назначил. У меня и справка из психбольницы, сумасшедший я, шизофреник. Кому что я расскажу? Псих, что от меня услышишь? Только заезжал тут один, странный человек. Всё к вам рвался. Со старцем столкнулся, угрожал. Больше мы его и не видели.

– Старцу угрожать – неразумно, старцу… Последнее дело. Это точно. А что за человек-то был? Неизвестно?

– Говорят, его у губернатора видели… Я не знаю точно. Да и откуда мне знать? Кто – я, а кто – — губернатор?

– Ну, не скажи, ты теперь… Тут… Ты… Значит, губернатор. Проведал. Что же? Я могу идти?

– А это, как себя чувствуете. Водитель-то ваш в город уехал. Оставил телефон: «Звоните, как в себя придёт, дескать». Позвонить?

– Я ему сам… Позвоню, дескать, пришёл в себя уж…

Анатолий Дмитриевич попытался встать. Монашек бросился ему помогать. Опираясь на плечо Петра, глава на всё ещё очень слабых ногах потихоньку пошёл к двери. Тело его было невесомым, он не чувствовал себя, шёл, как плыл. И плыл облачком. Дунь ветерок – унесёт.

На улице было темно. Моросил легкий теплый дождь.

– Сейчас ночь?

– Поздний вечер, часов двенадцать.

– Хорошо… Хорошо. Чуть-чуть постоим. А где все?

– Кто где. Спят уж люди-то…

– Да, ночь, ночью надо спать… А можно хоть чаю выпить, Петя? Где-нибудь чаю бы раздобыть, и хлебушка хоть немного. Я заплачу… Заплачу…

– Пойдёмте в келью, я вас посажу, посидите, а я чайник принесу и посмотрю, что с ужина осталось. Вы посидите. А я посмотрю…

– Вот, спасибо, вот, пожалуйста, Бога ради, сделай такую милость. Отблагодарю, отблагодарю…

– Вы не утруждайте себя, не берите в голову, это моя забота, – успокаивал его Пётр. – Я ведь по больницам много времени провёл. Если бы не волонтёры, так и загнулся бы там. Наши-то больницы, наши больницы знать надо. Выжить там непросто.