Маруся Светлова - Капля бога (сборник)

И он, задетый тем, что миллион-то ему в руки еще не пришел, подумал: надо просто продолжать об этом мечтать. И было что-то возбуждающее в том, что могла принести осуществленная эта мечта.

Он, Веня – миллионер!

Причем не просто миллионер – долларовый миллионер!

И возбужденный этой мечтой, забывший уже и о Светке, и о встрече выпускников, стоял он у окна на этой Богом забытой станции и мечтал:

– Хочу подержать в руках миллион долларов…

– Хочу подержать в руках миллион долларов…

– Хочу подержать в руках миллион долларов…

…Он был Вездесущим и Всемогущим.

Он существовал везде и мог – все.

Он был – Бог.

Он был – Творец.

И – помогал творить другим. Помогал, просто утверждая их желания и делая все, чтобы желаемое свершилось.

Он – миллиарды тонких вибраций, которые вибрировали в ответ на запросы и желания. И – побуждали к действию тех, от кого зависело выполнение желания.

И в этом была удивительная игра – сценариев и действий, ситуаций и положений, приводящих к желаемому…

…Раздражение было внезапным и каким-то резким, как будто бы включили в нем что-то, просто нажав кнопку: в одну секунду почувствовал он вдруг неприязнь и ко дню этому, и к уже привычному, но нудному голосу диспетчера: «Поезд № 342 Воркута – Москва ожидается прибытием…» и к физиономии добродушного, заторможенного и поэтому постоянно вызывающего шутки сержанта Нечипоренко.

Просто невтерпеж стало ему тут – в дежурке вокзала, в которой и хотел он отсидеть последние два часа дежурства. Обычного дежурства, как сотни предыдущих, тоскливых и долго тянущихся, потому что не могло быть ничего интересного или необычного в этом привычном дежурстве на маленькой железнодорожной станции. Люди сходили здесь с одних поездов и пересаживались в другие, и было это привычно и как всегда спокойно: поезда здесь останавливались днем, пассажиры еще не успевали ни напиться до состояния буянства, ни потерять свои вещи. Была эта станция тихой, и дежурства были тихими – так, обычная работа: пришел, отсидел положенное, для проформы раз в час вышел, по станции походил, чтобы на глаза начальству попасться, – и несешь вахту дальше. Так было всегда. Только не сегодня.

Сегодня его, что называется, раздирало. Вдруг ни с того ни с сего захотелось ему выйти на перрон, и пошел он по перрону, раздраженно рассматривая привычную колею, и привычный перрон, и знакомые скамейки, и немногих пассажиров – обычных, сидящих в маленьком зале в неудобных жестких креслах и ожидающих московского поезда.

И когда подходил он к скамейкам этим, сам еще не ожидал того, что сделает – просто вдруг, ни с того ни с сего сказал он строго и официально: «Предъявите документы!» И посмотрел на мужчину, недоуменно вскинувшего брови, как бы даже извиняясь, мол, брат, сам не знаю, чего это меня несет, но уж если я это сказал, то будь добр, давай, показывай…

И, наверное, этим бы все и кончилось – ну, подошел к мужику какому-то, ну, проверил документы, исполнил вроде бы свой долг – следить за порядком на отведенном ему объекте, но мужчина этот, который сначала только брови удивленно вскинул, повел себя совсем уж неожиданно и странно.

Встал он с кресла своего жесткого. И снова сел. И опять встал, и – тоскливо как-то по сторонам посмотрел, даже не посмотрел, а глазами стрельнул, – как будто примеряясь, куда бежать.

И все это произошло быстро, в какие-то несколько секунд: нервная его, суматошная какая-то торопливость. И чувство ужаса мелькнуло в его глазах, так ему, подошедшему проверить документы, показалось. И потом – спокойно уже, как будто бы внутренне смирившись с происшедшим – достал он из внутреннего кармана куртки свои документы и протянул их, но руки его дрожали. Руки его точно дрожали.

И тут уже все чутье, весь милицейский нюх поднялся в нем, заполнил всего его и он сказал уже совсем другим тоном, в котором ни нотки извинения не звучало: «Мужчина, пройдемте со мной!» И документы не отдал в протянутую за ними руку. И посмотрел строго, и даже руку зачем-то на кобуру положил – мол, никаких шуток. И шаг назад сделал, давая дорогу этому странному, испугавшемуся чего-то человеку. И тот, поколебавшись секунду, обреченно как-то головой кивнул и пошел. Пошел, даже сумку с собой не взяв. Небольшую такую, аккуратную спортивную сумку на длинном ремне, которая была подсунута под кресло, на котором он сидел.

И тогда опять, строгим каким-то голосом, как будто приказ отдавая, сказал он этому задержанному, именно так он его про себя и назвал: «Багаж свой возьмите!» И остановился мужчина, опять как-то обреченно головой мотнув, и по сторонам посмотрел, как бы осознавая, что другого пути у него нет – только за милиционером идти, – взял сумку свою и показалось что даже как-то сразу отяжелел, постарел, что ли, с этим своим багажом в руке.