Сергей Печев - Конструктор счастья

От Амстердама до Брюсселя.

ЕС и открытые границы. Улучшение сотрудничества для экономики и бизнеса не могло ни сыграть значимую роль в транспортировки маленьких сердец и почек. Теперь появились целые империи. Органы могут изымать в Латвии и без проблем доставлять во Францию. Подобный размах способствует лишь тому, что рынок «товара» и услуг охватит всю Европу. Тем более, если у Вас есть необходимые деньги, то весь мир будет лишь отдельными рынками сбыта. Страны поставщики, скупщики и даже спекулянты на человеческих органах. Организованная интернациональная сеть торговли людьми имеет возможность не только покупать людей из разного класса, но и готова обеспечить курьера всем необходимым от денег до фальшивых документов, что гарантирует безопасность. Мы способны изменить маршруты такси и междугородних автобусов, забраться в каждый дом, в каждую голову, чтобы управлять торговлей, бизнесом. Человек стал дозой наркотика, стопкой виски с более дорогим ценником, плюшевой игрушкой, либо тампоном. Плевать. Главное – доход. Торговля людьми приносит около 9 000 000 000$ в год. Из них, около 40% – органы и кожные ткани.

Детей похищают, их отдают любящие родители, чтобы покрыть долги, либо за несколько сотен долларов. Детей перевозят из страны в страну, где заставляют работать за кусок хлеба и чашку воды, втягивают в порно бизнес, где они умирают на камеру, разбирают на органы и вшивают в детей поменьше.

Бог, расскажи им об этом. Открой усталые глаза.

Водитель сжимает руль, и в этом движении я замечаю его желание говорить. Люди всегда болтают, когда им скучно, невыносимо в серости собственного одиночества.

– У тебя есть дети? – спрашивает он, и меня передергивает, словно старое ружье.

У меня есть комплектующие.

– Нет – я слегка улыбаюсь.

– У меня двое. Я закурю? Не против?

Отрицательно киваю головой. Плевать. Все мы умрем, будь то рак легких, либо эпидемия чумы. Все мы сгинем в бездне.

– Старший в первый класс пошел – он продолжает говорить на ломаном английском.

Единственное, что я обожал в школе, так это – учить языки. Никогда бы не подумал, что мое умение найдет столь мерзкое продолжение. Я читал романы на иностранных языках и оставлял письма Молли. Мы в центре Парижа отдаем легкое – я пишу на французском. В Мадриде маленькое сердце уходит из наших рук под слова на испанском. Я открываю для себя мир, замыкаясь на письмах. Иногда, мне кажется, что в них я живу. Для них живет Молли.

– Младшая только научилась ходить. Бессонные ночи. Хорошо, что есть работа – он подмигивает и улыбается, даже не представляя того, что в его фургоне маленькая почка ожидает своего клиента – Любишь детей?

Интересно, сколько скрытых чувств в нем способна убить истина? Мои несколько слов, его психологическая травма. Когда он говорит о детях, в его глазах загорается добрая страсть. Я ощущаю, словно он сам проваливается в детство и, наслаждаясь моментом, готов отдать все, чтобы его отпрыски были счастливы. Это достойно уважения.

– Не думал об этом – отвечаю я и улыбаюсь.

Тяжелый никотиновый дым оседает у меня в горле. Миниатюрные бритвы начинают резать аорту и легкие. Мне тяжело дышать. И первое впечатление сменяет ласковый вкус табака. Я ведь тоже когда-то курил.

– Зря. Дети – детали жизни.

И он сам не представляет, сколько смысла вкладывает в эту фразу. Меня слегка тошнит. Перед глазами миниатюрные бледные лица на фоне уродливых шрамов и холодных врачей. Дети – детали жизни детей.

– А тебе куда конкретно в Брюсселе надо? Есть адрес?

Точно.

Я начинаю копаться в карманах. Куда я ее засунул? Мои пальцы трогают мобильный телефон, зажигалку, ключи от нашей уютной квартиры в Стокгольме, деньги в заднем кармане. Я продолжаю ворочаться, пока не натыкаюсь на маленький бумажный сверток.

– Я знаю, где это находится – произносит он, спустя несколько минут после того, как увидел синие расплывчатые от пота буквы – нам стоит прибавить.

Белая стрелка спидометра начинает клониться вправо. Я натягиваю кепку на свои уставшие глаза и закрываю их.

Под медленный полет нашего автомобиля, под едва заметный хруст снега мне снятся сны.

Я вижу широкую речку. Заходящее солнце на замерзшей равнине. Снег так невероятно искриться в сплетениях искусства, что я не могу отойти от пейзажа моей юности. Белый деревянный мостик, шаткий от налета лет. Его покачивает ветер, и снежный покров падает на лед, под которым замерзают водолазы. Я так одинок, но взглядом ищу Молли. Мы с ней даже не знакомы.