И вот они на рынке. Мама вела её за собой, крепко держа за руку, мимо влажных после дождя деревянных прилавков, скудно заставленных бутылками с домашним подсолнечным маслом и банками с мёдом. Прямо на земле стояли мешки с орехами – грецкими и миндалём, ящики с яблоками и грушами, пустые корзины, мелкие и покрупнее, сделанные мастерами народного промысла на продажу. Владельцы товара наперебой зазывали покупателей, и Кириной маме пришлось пробираться сквозь толпы снующего по торговым рядам народа. Кого здесь только не было – калек на клюках и с костылями, мужчин в военной форме, цыганок в ярких шалях и цветастых нарядах, старух с авоськами. Пожилой мужчина в фуфайке, подпоясанной армейским ремнём с выпуклой звездой на бляхе, играл на гармошке «Катюшу». Он пристроился в стороне от всех, чтобы можно было вольготно растягивать меха гармони, но в людном месте. Кира несколько раз оглянулась, заметив, как он провожает долгим взором её маму. Впрочем, не только он смотрел на Нину Сергеевну: она была красивой, выделялась своей яркой внешностью, а на таких женщин всегда обращают внимание. Иногда народу вокруг становилось так много, что Кира с трудом протискивалась вслед за матерью сквозь толпу, ойкала и ахала, опасаясь быть раздавленной. Но мама была начеку.
– Осторожнее, граждане! Не толкайтесь! Здесь дети! – выкрикивала она, едва лишь возникала опасность давки.
И люди почтительно расступались перед ней. Постепенно продвигаться в человеческом потоке стало легче, поскольку рыночные прилавки не могли тянуться до бесконечности, и вскоре мать вывела Киру к киоскам и лоткам, где продавались хлеб и мучные изделия, соль, консервы, а также папиросы и спички.
– Скажи ему: «Папа», и обязательно поцелуй, – наставляла она дочь. – Обещаешь, что так сделаешь?
– Обещаю! – весело щебетала в ответ Кира, не совсем понимая, зачем её об этом просят. Она давно не видела отца, наверное, целую вечность, и ужасно по нему соскучилась! Даже плакала однажды ночью оттого, что он почему-то всё не приезжает и не приезжает к своей доченьке!
Он стоял спиной к ним, лицом к витрине, где продавались свежие булочки с заварным кремом. Меховая шапка с кокардой, тёмная шинель – наверное, там, где он служил, была уже зима, и лететь нужно было в зимней форме одежды. Кира приготовилась крикнуть: «Папа!», но тут он, увидев их отражение в стекле, повернулся, и она остановилась как вкопанная, вытаращив глазёнки.
– Ну, чего встала? – подтолкнула её в спину мама. – Беги скорее к папе!
Кира не сдвинулась с места.
– Иди же! – настаивала мать.
– Это не мой папа! – выкрикнула Кира, собираясь разреветься от обиды. – Это дядя Женя!
– А я говорю: папа!
– Нет! Не папа!
– Сейчас же иди к папе!
– Не пойду! Это не он! – и она спряталась за материнской юбкой.
– Вот видишь, дорогая? Устами младенца глаголет истина! – усмехнулся штурман и, помахав им рукой, пошёл от них прочь, ни разу не оглянувшись.
А мать всю дорогу к дому с угрозой нашёптывала ей:
– Я тебе покажу «Не папа!» Ты у меня ещё получишь! – и давала подзатыльники.
Кира орала на всю улицу, захлёбываясь слезами отчаяния и страха перед грядущим большим наказанием.
– Замолчи сейчас же! Кому говорю?! – повышала голос мать, потому что на них оборачивались прохожие. – Ну, погоди! Вот только придём домой…
А девочка не понимала, почему мама сердится, ведь папа – это Борис Кришевский! При чём тут дядя Женя?! За что её ругают?!
Через несколько дней, отревевшись и успокоившись, Кира спросила у мамы, скоро ли к ним приедет папа.
– Не будет у тебя теперь никакого папы! – отрезала мать. – Сама виновата! – и дочь, насупившись, побрела в уголок комнаты, к своим незатейливым игрушкам, считая себя виновницей неудавшейся жизни – и своей, и матери.
Но папа всё-таки приехал. Пришёл к ней прямо в детский сад. Сгрёб в охапку, подбросил, прижал к себе и долго целовал её в лоб, волосы, щёки.
– Кирочка! Доченька моя! Да что ж это ты такая худенькая, прямо светишься вся? И чулки на тебе рваные, незаштопанные, и платье старое, ты из него уже давно выросла… Мать что, совсем за тобой не смотрит? Отдала тебя в продлёнку? Давай я помогу тебе одеться, пойдём домой, поговорим с матерью…
Он вложил ей в ручонки плитку шоколада – из своего пайка – и повёл домой. Крохотная комнатка в коммунальной квартире, когда-то выделенная ему от лётной части, и считалась Кириным домом. Здесь она жила с мамой.
В те годы на Украине, впрочем, как и везде в европейской части СССР, было невероятно трудно с жилой площадью. На улицах городов люди всё ещё разгребали завалы, оставшиеся после фашистских бомбёжек, на ударных стройках рабочие ремонтировали то, что хоть как-то сохранилось и подлежало восстановлению, усиленными темпами возводилось и новое жильё, к строительству которого привлекались заключённые. Страна залечивала раны, как истерзанный в неравной схватке зверь, который победил, но с большим трудом и огромными потерями. И шкура у него местами ободрана, и лапы перебиты, и кровью едва не истёк, но он пьёт целебную воду источника, жуёт спасительные травы, и раны понемногу затягиваются, он набирается сил, чтобы суметь противостоять врагам. Не так быстро, как хотелось бы, но всё же идёт на поправку, поскольку понимает: в любом лесу есть хищники, и нельзя стать их жертвой.
Читать дальше