Сергей Скорик - Письмо из деревни (сборник)

Просёлочная дорога, ведущая к деревне, начинается там, где заканчивается асфальт. Шесть километров вьётся она узкой лентой среди полей, по опушке леса. Ступая на неё, выступая в путь, покидаешь твёрдость асфальта, оставляешь позади последнюю связь с городом, теряешь уверенность во всём, чем раньше мог располагать и на что всегда мог положиться, лишаешься прочности всяких основ. Впереди – зыбь да хлябь просёлка, две истоптанные, разбитые колеи, две неровные, неверные полоски сырой земли (словно растянувшийся до невозможного и сам себя отрицающий знак равенства между двумя противоположными полюсами).

Сколько раз доводилось проделывать этот путь, выхаживая и вышагивая из конца в конец по этой дороге! Сколько раз случалось вязнуть, буксовать, тонуть в грязи и распутице! Дорога настойчиво требует держаться за неё и в то же время сама держит, не пускает. Дорога, что соединяет города и деревни, в той же мере и разъединяет. Становясь бездорожьем, дорога препятствует, отрезает. Дорога ведёт к людям и уводит от людей, в глушь, куда всё трудней и трудней добраться. Такую дорогу, расхлябистую, ухабистую, ненадёжную, полюбит не каждый, не всякий рискнёт связать с ней свою жизнь.

Именно поэтому опустели удалённые деревни. Все семьдесят лет советской власти из окрестных полей вывозилось несметное количество зерна, которое растворялось в желудках городов, но на шесть километров дороги не хватало средств. Вслед за зерном утекали и люди, превращаясь в горожан. Исчезали их избы, забывались их следы, покрывались травой, стирались дождями и распутицей. Опустела, осиротела дорога, но всё же осталась – как метка, как рана, как русло иссякнувшего потока. Осталась такой, какой была изначально, – простой, просёлочной, серой и убогой.

Но сколько оттенков, однако же, кроется в этой серости! Сколько скромного обаяния в редких деревцах, сопровождающих дорогу! Сколько стиснутости, зажатости, обречённости в изгибах колеи, и в то же время – сколько свободы в неспешном убегании вдаль, сколько капризности и своенравия! Сколько живописности сокрыто в этом тихом лежании, расстилании просёлка!

Как терпеливо позировал просёлок художникам – романтикам и передвижникам, реалистам и импрессионистам! Как вдруг в XIX веке он стал главным героем живописи, вытеснив парадный портрет! Стал символом, иконой, истинным портретом души.

Как тщательно и трепетно, с каким вниманием и любовью прописывал Саврасов лужи на измученной, измождённой сельской дороге, сколько красок увидел он в этом хаосе воды и грязи – какой кусочек неба, какой осколок неба разбился и разлился в этом месиве вдоль узкой полоски земли!

Дорога изображалась как путь; у Шишкина дорога тонула во ржи, у Левитана – проходила сквозь игольное ушко ворот; дорога вела к смерти. Дороги ветвились, предлагая выбор, дороги сходились и расходились, неся встречу и разлуку. Дороги перекрещивались. Дороги лучились, тая в себе случай. Наконец, развернувшись во времени, дороги становились судьбой .

Когда-то непостижимым образом судьба вывела меня на этот единственный в моей жизни просёлок и тесно переплелась с ним. Именно этому просёлку, ведущему к деревенскому дому, в открытость вида, обязан я многими озарениями.