Сергей Скорик - Письмо из деревни (сборник)

Мы всматривались в противостоящий склон оврага, внимая его виду, скользили взглядом вдоль поперечных овражков, прослеживая линии их складок, изучали цвет земли, тонули в сгущающейся глубине зелени листвы. Лес, прижимающийся к дому с запада, затаённо молчал или шептался своими нечеловеческими голосами, шелестами, размахивая рукавами веток и покачивая кронами. Лес что-то рассказывал дому, и дом сосредоточенно слушал, внимая его голосу. Порою лес неистовствовал, бушевал, тревожился и сетовал, метался из стороны в сторону, скорбил и молил, пронзительно взывая, наконец, застывал на закате, смирившись перед ликом судьбы, словно прощаясь с уходящим солнцем, словно соглашаясь с его прощальной красотой.

О, эти разливы тишины на исходе дня, это стихание стихий, это внезапное замирание, оцепенение, погружение в молитву, глубокое успокоение, умиротворение, эта пауза, затишье немоты, выпивание последнего мига, последнего луча света, причащение единому исходу, – гефсиманское испитие чаши, жертвенное смирение, тайна разлуки!.. В эти минуты тёплыми летними вечерами я выходил на прогулку, насыщаясь ясностью и просветлённостью пейзажа, тонкостью его черт, особой проявленностью гармонии. Я наполнялся покоем и молчанием, открытостью и сопричастностью всему окружающему –  маленькому кусочку мира, собранному воедино своими горизонтами.

С наступлением ночи из тишины просыпались голоса птиц, являлась музыка. И музыка, и лад, и строй, и стих проявляют себя через стихание . Всё это есть самораскрытие тишины  – оно восходит из тишины, удерживается тишиной, беседует с тишиной. Так поют птицы. С наступлением ночи поэзия пейзажа сменялась звучанием музыки. К этому моменту я обычно возвращался к дому, и мы вслушивались в пение птиц. Всходила луна. Проступали первые созвездия. Вместе с домом, вооружённым телескопом печной трубы, мы читали небо.

Дни сменялись ночами, верша суточный круговорот. Дни становились короче, уступая место ночи. Наступала зима, вытесняя лето, выстуживая и заметая землю. Замирание жизни представало всеобъемлющим и зловещим застыванием . Месяцами не показывалось солнце. Стылые вьюги предавали забвению луга и пашни, укрывая прежний лик земли покрывалом белизны. Звонкий весенний экстаз и тягучая осенняя скорбь казались равно забытыми. Мой скит стоял, увязая по колено в снегу, попыхивая струйкой дыма. Обступившие его старые ракиты, словно низведённые титаны, протягивали свои голые ветви, испрашивая тепла. Но дом не замечал их, на долгие месяцы погрузившись в себя.

Деревня, ставшая моим пристанищем, расположена на коротком отрезке, соединяющем родовое гнездо Тургенева с местом захоронения Фета. Возможно, это обстоятельство символизирует то напряжение между жизнью и смертью, которое открылось мне в природе этих мест, то противоборство забвения и памяти, как удержания и непрестанного возвращения. Жизнь постоянно возвращается, стирая прошлогодние следы, лишь дерево и дом выстаивают в своей неизменности да ландшафт хранит свою форму. Ландшафт – вот, пожалуй, то единственно общее, что есть у меня с Тургеневым и Фетом, –  единственно оставшееся наследство, которое я готов вос-принять.

Необъятная ширь обзора, открытость высям неба и далям земли, распахнутость свойственны моему ландшафту. С высокого склона оврага взор вбирает просторы оставленных, дичающих полей, постепенно зарастающих лесом, возделанные пашни, обрамлённые узкими лентами посадок, плотные массы утекающих к горизонту лесов. Взгляд ловит мягкие складки холмов, сглаженные потоками вод переливы возвышенностей и впадин, плоские глади равнин, паруса плывущих над ними облаков, очертания лесных границ и каждое одиноко стоящее дерево в его свободе, величии и красоте.

Лишь огромный, как бездна, овраг, разъявший и разделивший собою две равнины, нисходит вертикальным провалом к недоступным глубинам, храня первозданную дикость и нетронутость. Туда скрывается всякий зверь, туда отступала под натиском человека природа, оттуда она вышла обратно, в открытость покинутых полей. Густой лес, теснимый оврагом вниз в плотную светонепроницаемую чащу, покрывает его склоны, заканчиваясь у той невидимой черты, где овраг начинает разглаживаться, раскрываясь и нисходя к реке. Здесь, на открытости своих склонов приютил овраг мою деревню.

В прошлом обильная и деятельная, деревня полностью опустела ко времени моего приезда. Мне оставалось наблюдать, как природа возвращается на своё исконное место, захватывая брошенные человеком угодья. Сырость и пожары безжалостно расправлялись с покинутыми избами, съедая их тленом и огнём, остатки пожарищ и руин исчезали под покровом зелени. Огороды зарастали крапивой и травой, изгороди сгнивали и падали, железо ржавело, камни оседали и втягивались землёй. Природа тщательно скрывала человеческие следы, принимая в своё лоно лишь прах.