Данил Волохов - Смерть радуги

Накануне поездки я долго размышлял о событиях 90х, обсуждая с Криссом Хаскеттом первые и последние гастроли Rollins Band в России. Ни один из тех концертов я не посетил, о чем в прочем достаточно сильно сожалел. Я любил их музыку, любил Weight и The End Of Silence с их кричащим звуком и полностью отдающим себя этой музыке Генри Роллинзом. А еще я был хардкорщиком. Однажды, услышав, пару аккордов я влюбился в них, и, как сказал мне Джек Гришэм, думал, что именно в них кроятся ответы на извечные вопросы. Возможно, я чересчур заблуждался, но все же не перестал слушать ту самую музыку.

Я старался не задавать Криссу достаточно посредственных вопросов. Это была грань, которую я четко провел после череды неудачных интервью. Я старался не задавать вопросы, имеющие какое-либо значение для меня самого, хоть такой соблазн все же и присутствовал. «Какой альбом оказал на тебя наибольшее влияние? Какого было посещать концерты The Birthday Party?» И все прочее. «Сдерживайся! Будь холоден!» – повторял я себе.

Так или иначе, Крис был очень любезен со мной. Как же странно это иногда звучит. Словосочетание «Любезный человек». В наше время любезный человек удивляет людей больше чем неразорвавшаяся бомба или же громкий выстрел из пистолета посреди оживленной толпы. Но, все же Крис был таковым – он был очень любезен, посвящая меня в те или иные, более или менее личные моменты из жизни. Рассказывая о турах, первых концертах, своих впечатлениях от выступлений Black Flag (пожалуй, еще одна группа, о которой я буду вспоминать с сожалением от того, что их концерты мне так же не довелось увидеть). В этом смысле я несколько завидовал Крису, равно как и нашему главному редактору – Джинджер Кайоти.

Здесь я не совру, если скажу что Джинджер – одна из самых потрясающих людей, которых я встречал. Долгое время она была частью панк-сцены Сан-Франциско со своим коллективом White Trash Debutantes. Вместе с этим, за годы работы журналистом Джинджер увидела почти все знаковые группы вживую – начиная от Sex Pistols, заканчивая Circle Jerks. Кроме того, став журналистом, взявшим первые интервью у таких исполнителей как Dead Kennedys и Faith No More в самом начале их карьеры, когда оба коллектива были известны лишь в неформальной тусовке Сан-Франциско. Отчасти поэтому я так точно следовал ее советам и наставлениям – в попытке стать таким же классным журналистом, каким она была в моих глазах.

Работа с ней послужила эдаким отвлечением от проблем, витавших в воздухе, которые я боялся озвучивать. Книга. Все дерьмово. Мои самокопания систематично давали о себе знать, так что, поразмыслив над данной ситуацией и выслушав все советы брата, я решил, как он выразился, «плыть по течению». Постепенно темп работы увеличился, а я начал взваливать на себя все больше и больше объемных материалов. Три, четыре больших интервью в месяц. Различные статьи и множество мелких рецензий. Отчасти такой бешеный темп был спровоцирован проблемами с моим романом, хотя проскакивающие перед глазами пейзажи железной дороги подобно диковинными нейростимуляторам усиливали размышления. Это был не транссибирский экспресс через всю Россию. Всего лишь пятичасовой поезд в неизвестность, пугающую меня вопросом о том, удастся ли мне написать хоть несколько слов об этой поездке. Я вспоминал слова брата. Писать, писать. С этой мыслью я достал поеденный временем ежедневник в попытке зафиксировать атмосферу места и времени.

«Мы в полной заднице» – подал свой голос мой товарищ-фотограф. Я пропустил его слова мимо ушей, уставившись на сжигающего кусты полыни мужчину, мелькнувшего в окне нашего поезда. Бескрайняя Россия. Люди в маленьких домах, сосредоточенных прямо возле железнодорожных путей, служивших единственным источником связи с миром, в этих отдаленных местах.

«Бля! Совсем не спится!» – бросив свой взгляд на меня, фотограф попытался меня отвлечь, после чего он медитативно уставился в потолок.

«Бывает…» – ответил я. Попытка не увенчалась успехом. Мы знали друг друга достаточно давно, чтобы Андрей мог понять, как долго я могу пялиться в одну точку не говоря ни слова, а лишь записывая что-то.

После долгого процесса укладывания, фотограф, в конце концов, улегся в позу эмбриона. Оставив меня, как бы он сам выразился – «втыкать», размышляя над извечно мучившими вопросами бытия. Постепенно ландшафт начал меняться, переходя от выгоревших вследствие пожара склонов холмов, извивающихся на горизонте до маринистических пейзажей в лучших традициях избранных работ Эдгара Дега.