Марина Шевченко: Лиса. Рассказы

Матвей глядел на Наталью, знал, что видел и не верил этому. Ждал, может что Наталья скажет, но та молчала. Уже убедив себя, что все ему показалось, решил оправдаться за свой столь внезапный приход, хотя она и не спрашивала. Но услышал голос уставший и надломленный:

– Матвей, – тихо позвала Наталья.– Видел?

– Видел, – хрипло признался Матвей.

– Что видел?

– Все видел, – произнес он, не понимаю еще до конца, что же такое он видел: лису с ладанкой на шее и все.

Свежий морозный воздух пробежал по комнате и Наталья, которая сидела в одной сорочке, невольно вздрогнула. Ее взгляд оторвался от пола и переместился на окно, створка которого была приоткрыта. Матвей проследил за ее взглядом и почти успокоенный и стреноженный разум вновь заходил ходуном, отдавая сильными толчками в виски. Перевел взгляд на деревянные доски полов. На них расплылись лужицы талой воды.

– Что ты думаешь? – спросила его Наталья, все еще глядя на окно.

– Чертовщина? – неуверенно произнес Матвей.

Наталья вздрогнула и медленно перевела на него долгий взгляд. Потом спросила:

– Разве? Ты так думаешь? – и умоляюще искала что-то в его глазах.

– Значит правда? Ты ведьма?!

– Я? Нет. Ничего подобного. Но свой дар у меня есть: я могу превращаться в лису.

Теперь ее голос звучал с отстраненной насмешкой. Она опять передернулась и обхватила себя руками, пытаясь согреться. Этот жест вывел Матвея из оцепенения. Еще плохо осознавая эту новую реальность, он проследовал к окну и плотно закрыл его на задвижку. Подхватил сползающее на пол одеяло и закутал в него Наталью. Она переменила позу, подобрав под себя озябшие ноги. Матвей еще не решил, что он будет делать, останется ли, но уже возился с заслонкой печи, закладывал в печь дрова, растапливал и все время оглядывался на Наталью. Как будто она способна растаять в этом сугробе из одеяла и исчезнуть навсегда. Он все делал молча, а Наталья говорила, набегая строкой на строку, с тоской смотрела на него и прятала глаза, когда он поворачивал к ней голову. Ее прорвало: боль, война, ее сестры, одиночество. История жизни сплеталась с историей о ее даре. Голос слабел или она просто сильно устала, но она притихла, привалилась к спинке кровати, пытаясь удобнее уложить голову на ее край. И это ее движение не ускользнуло от Матвея, сидевшего на корточках перед дверцей печи. Он поднялся, подошел к кровати и уложил Наталью на подушки, поправляя вокруг нее одеяло, чтобы ей не дуло.

Он сел на край кровати. Наталья следила за ним, пытаясь предугадать, как подействовали на него ее слова. Выпростала из-под одеяла руку и протянула ее вперед, коснулась его шершавой руки. Он смотрел в сторону, но взял ее руку в свою, утопил ее в своей ладони, чувствуя легкую дрожь тонких пальцев. Та же нежная, теплая, прозрачная кожа. Голубые венки и золотистые крапинки веснушек. Даже зимой они есть. Матвей повернул к Наталье голову и встретился с теплым медовым плеском в усталых глазах.

– Зачем? Зачем тебе этот дар?

– Я не выбирала. Он есть. Он мне дан.

Взгляд Матвея скользнул по одеялу и застыл там, где находился живот женщины. Он не решался спросить, но услышал:

– Да, дар может передаться и ему.

Он повернулся к Наталье. Ее взгляд тепло вещал: смирись.

– Зачем ты бегала в лес? – уже как бы обыденно спросил Матвей.

– Мне плохо. Я искала коренья и ягоды, чтобы восстановить силы. Было бы странно, если бы беременная женщина болталась по снежным сугробам. И в этом образе мои чувства острее. Я быстрее нахожу, что мне нужно и дорогу назад. Мне это необходимо. Так мы лечимся. Мы сестры лесным жителям и всегда знаем, что нам полезно. Ведь никто не лечит лису или зайца, – усмехнулась она.

– А птицу я не трогаю. Это уж другие постарались. Ко мне не лезут, так как я им все равно, что сестра. (Тут усмехнулся Матвей.) А в другие дворы я им не могу запретить. Да и есть то им что-то надо.

В этой ситуации Матвей совсем забыл, что хотел зайти на минутку, и собрался идти на работу.

– Я скоро. Только предупрежу, что ты заболела и мигом вернусь.

Наталья кивнула. Он отпустил ее маленькую руку, поднялся с кровати и поцеловал ее в лоб так, как целует заботливая мать, пытаясь определить нет ли у ребенка лихорадки. Лоб был прохладен, а волосы высохли и завились вокруг легкими завитушками. Матвей не удержался, жадно и торопливо поцеловал ее тонкие нежные губы.