Елена Асеева - Коллекционер грёз. Повесть

Ни оторваться, ни убежать, ни проглотить.

И ты в меду – безнадежен. Но без этой вязкости и теплоты уже никак.

Ты – заложник этого чрева.

Мы любим какой-то собственный идеал в другом человеке, и успех мероприятия зависит исключительно от собственной фантазии и веры в нее. Можно любить воздух…

Так мы и делали.

Я просыпалась и чувствовала горящее сердце. Я носила это сердце как старые девы, наконец, вышедшие замуж, демонстративно носят свою беременность. Свою беременность чувством я демонстрировала только бумаге, и, как мне казалось, это был преднамеренный подсознательный результат этой заваренной катавасии. Я болела – во мне ныла каждая косточка и нерв, меня качало от весеннего солнца и пробуждающейся зелени, меня мутило, но я судорожно хваталась за эту возможность быть эмоциональной аномалией.

А временами сердце сжимало раскаленными тисками чьей-то мысли так сильно, что я задыхалась физически: на том конце мыслепатического телефона некто имел сжигающий магнетизм – мне становилось страшно и одновременно спокойно, что нас разделяет все-таки много воды и восемь часов разницы во времени.

За ним были зароастрийские культы и ближневосточная ярость. За мной – тайна.

Два человека с разных концов света (умных, для кого Интернет такая же реальность, как плюшевые медведи и опухшие зеленые почки весны, и которые имеют все, включая благополучную личную жизнь) вдруг схватились за слабую возможность убежать из жизни в мир, находящийся на несколько сантиметров выше обычного, и бредили, лелея это…

Я понимала, когда он лег спать и перестал наконец мять свое воображение – мое внутреннее жужжание вдруг успокаивалось и руки переставали трястись.

Я знала, когда он проснулся.

Я понимала, как влюблялись заморские принцессы в портреты принцев – слепо и истерично…

Вчера А. П., директор галереи N, в обнимку с которым я и Юля чапали по Лиговскому проспекту, догоняя толпу уродцев, спросил: «Алена, но почему вы с нами идете?»

Нет, конечно, не из желания обидеть или задеть, но суть была ясна – у меня не было видимых причин – ни любовных, ни особо дружеских, ни даже профессионально-карьерных идти с ними.

Я сама не понимала зачем. Может быть, я кого-то искала и не могла найти. Или просто нуждалась в разговорном фоне тех людей, которые знакомы. Хотя у меня даже не было желания говорить и слушать кого-то, но присутствовала потребность.

В чем я не могла осознать.

«Просто иногда мне хочется к людям», – ответила я ему.

Я наврала.

Хотя одна незатейливая причина была – мне нравился некто N, но его тогда с нами все равно не было. Но это так далеко от того, чтобы быть настоящей причиной.

Иногда.

Я делаю то, что подсказывают коленки, солнечное сплетение и мозжечок. Я плетусь туда, куда плетется ритм и родничок жизни. Я лишь только следую ему. Иногда.

Иногда…

Раз в неделю пообщаться с лучшими представителями города и понять, что это пир. Пир во время чумы. Где все безмерно одиноки, даже в маленькой кучке умников Санкт-Петербурга, посасывающих дешевый портвейн и скрипящих от собственной беспомощности, разлитой вокруг. Жалко их.

А потом они говорили, что я никого не люблю. Не знаю. Вряд ли они правы. Но я люблю очень мало в этой жизни. Человек не может, не имеет права любить многое.

Но это немногое ИНОГДА сжигает.

Утром я проснулась в шесть. Мне кажется, каждый знает это состояние – когда ты проваливаешься в сон и тебя засасывает бездна. Сегодня я эту бездну видела- ощущала совсем рядом, и она была живой и перекатывающейся огромными клубками дышащей массы. Быть может этот провал в сон, как и возвращение оттуда, только воспоминание об утробном состоянии, когда темно, а вокруг материя.

Живая.

И ты – часть этой материи.

Вот он – загробный мир и книги мертвых.

И в ней безмерно одиноко. Страшно.

В той степени, когда уже нет сил на осознание этого чувства. Давящее, скручивающее одиночество, где тебя нет, или еще нет, или вообще больше не будет. А эта утроба была похожа на огромную черную улитку, в которой двигалась каждая частица массы, и она отодвигалась, понимая, что ее заметили, засекли. С ней встретились лицом к лицу – с тем, что затягивает человека, когда его нет в мире яви. С тем, что по ту сторону жизни и снов, этих бредовых видений головного мозга, встормошенного воображением и человеческой фантазией.