100 Рожева - Были для пацана

– Не дёргайся, я одиннадцать человек задушил этой рукой. Сиди здесь, не дёргайся, сказал, убью. – И легким полупинком катапультировал меня на соседнее с ним сидение, к окошку.

Я тёр шею и проталкивал воздух через какие-то камни в горле, мне казалось, кадык у меня образовался не наружу, а внутрь. Я ёрзал, пытаясь посмотреть, что там с Машенькой делают или нет!? А Толян, дотянувшись до пепельницы на торпеде, сел обратно и как-то уже по-дружески положил мне свою пудовую руку на плечи:

– Ты дурачок, молодой совсем. Её никто не насилует, пойми это. Она проститутка и ей самой это нравится. И ты сейчас пойди, кинь ей палочку. Че девку не драл что ли ещё?

Что такое «кинуть палочку» я не знал, вернее, знал, но не твёрдо, то ли это значило один раз всунуть в женщину свою письку, то ли совать до тех пор пока поллюция не придёт, а если придет, то куда? Неужели прямо в неё? Но в любом случае я понял его предложение. И отверг тотчас, хотя внутренний голос мне шептал – попробуй, если ей действительно нравится, она же поцеловать тебя сама хотела. Она так прекрасна, я за то, чтобы только целоваться с ней и потрогать её груди, готов отдать свой мотоцикл Паннония насовсем! Но я стесняюсь, и ещё не решил для себя, насилуют её или нет. Возможно, я просто боюсь быть побитым, а может, просто понимаю, что мне с ними не сладить. Эти мысли успокоили меня.

Толя тоже снова погрузился в себя и окаменел, глядя в никуда, словно остекленелоглазый крокодил, готовый в любую секунду стать резким и смертельно опасным.

А мои мысли вернулись в школу в восьмой класс. Годом раньше у нас появилась оригинальная учительница химии, она же и биологии, Захарова, которая как-то быстро вышла замуж за худосочного очкарика трудовика Власова и стала Власовой, за что ей огромное спасибо, ибо очкарик этот почему-то сразу ушёл из школы. Трудовик Власов по прозвищу Волос был ненастоящий – разве у настоящего трудовика могут быть тонкие пальцы и белые руки? И учил он только электротехнике. До него был Асломазов армянин или азер, Асломаз, короче, он был настоящим, но смешным – «отьвертка надо держать за рючка, а не за сам отьвертка, и нажимать, да? нельзя простё тяк крутить, да?» А после Волоса пришел Сан Саныч, ноги колесом, ботинки протоптаны мизинцами наружу, осанка фривольного военного. Лучшим из учеников он разрешал называть себя «товпрапорщик». Вот это самый настоящий трудовик – руки огромные, пальцы ловкие, всё в его руках кипело и делалось само собой, молоток гвозди и рейки летали как у жонглёра в цирке, ящик для почтовой посылки он делал за пять минут. У нас была халтура – практика после уроков, и нам даже деньги платили за ящики, то ли 30 копеек, то ли 15 за штуку.

Так вот, биологичка Власова Наталья, отчество забыл, в восьмом классе ввела раздельное занятие для девочек и мальчиков по тем заветным страницам анатомии, где голые в чертёжном разрезе дядьки и тётьки были отведены на самостоятельное изучение. Посещаемость этих дополнительных занятий была 110%, так как из других школ приходили. Я помню весь краснощёкий класс мальчишек, помню её румянец и странно сверкающие глаза, и то, что можно было спросить вообще всё, что хочешь знать о мужчинах и женщинах. Но литературу, которую она рекомендовала почитать, я не читал. Прочёл лишь одну книгу «Суламифь», но ничего конкретного не запомнил, так, в розовом тумане что-то о «ласке богов», меня с ума сводило то, что можно и нужно языком лизать у женщины там.... и как это лучше делать. А ещё помнил, как все ржали, хотя смеяться она нам не разрешала, это единственное требование было – не смеяться, но тут даже она сама посмеялась, когда парень из параллельного класса спросил чётко так, внятно: «А, правда, что Некрасов был гомосек сексуалист?» Кто-то заржал сразу, кто-то вслед за Власовой, а когда она поправила, что это одно слово, то и все остальные стали ржать.

Из теоретических познаний в действительность меня выдернули громкие, звонкие пощёчины и странные вскрикивания Маши, вроде как весёлые. Я перевернулся, встал на коленки, через спинку сиденья разглядывая происходящее. Это оказались не пощёчины, а шлепки по попе. Коля поставил её в позу провинившегося ребенка и толкал Машину попку своим торсом, при этом периодически наказывая её шлепками, словно за то, что никак не может через нее перепрыгнуть. А она смотрела в глаза Юрцу, и лицо её не выражало ни гнева, ни страданий. Юрик гладил её по голове, что-то шептал и пытался засунуть палец в её красивый рот.