Лев Усыскин - Длинный день после детства

…Наконец сладив с упрямым краном – добившись равномерно-приятного течения теплых вод, – Борька занял вожделенное место под нимбом распылителя и с наслаждением вытянул руки вверх. Падающие струи сладко щекотали ладони, подушечки пальцев – мальчик слегка поворачивал кисти рук из стороны в сторону, стараясь поймать в них как можно больше: вода ломким опоясывающим ручейком спускалась затем по предплечью, затекая под мышку, и одновременно отрывалась от локтевой выпуклости параболическим водопадиком – Борька какое-то время завороженно глядел на этот водопадик, боясь даже переменить надоевшую позу: так же точно и с тем же выражением лица, с каким много лет спустя в Витебске, в умывальной заштатного гостиничного номера, он с замиранием сердца станет есть глазами брильянтовое водяное ожерелье, опоясывающее томно отставленную ножку маленькой, похожей на ладную загореленькую ящерку Любки Ткачук – смешливой Борькиной однокурсницы…

…Было приятно и как-то на удивление спокойно на душе, словно бы ничего и не произошло, – желая еще раз убедиться в этом, Борька намеренно вызвал в памяти события случившегося четверть часа назад позора – и не почувствовал знакомого уже ему с высоты девятилетнего жизненного опыта укола неприкаянности, возникающего, когда стыдно или когда виноват, и рассасывающегося потом лишь под действием времени. Не почувствовал и принялся перебирать происшедшее – от самого начального момента: неожиданного появления возле их третьей дорожки старшего тренера – Николая Николаевича Нусалиева, по кличке Нос. « Так… Гольцов… прервать упражнение… выйти из воды…» Недоумевающий Борька подчинился и, подныривая под натянутые поперек его пути пенопластовые разделители, в несколько гребков достиг одной из четырех алюминиевых, с широкими трубчатыми поручнями, лестниц, опущенных с углов в чашу бассейна. Ухватился за эти поручни обеими руками, молодецки подтянулся и через секунду стоял уже наверху – обтекая хлорированной водой и в мгновение ока покрываясь гусиной кожей:

«Подойди к столу, Гольцов… живее…» Даже делая несколько хлюпающих шагов босыми ногами в сторону тренерского стола – туда, где, склонившись над какими-то бумагами, сидел в этот момент их непосредственный тренер, Игорь Петрович Кирсанов ( Кирс , соответственно), – мальчик не предполагал причины проявленного к его, Борькиной, персоне столь экстраординарного внимания: «Скорее всего, спросят что-нибудь про адрес или где родители работают – и запишут потом в журнал… а может, и про летний лагерь спросят – поеду ли я или нет – некоторых мальчиков, я видел, спрашивали, правда, перед разминкой обычно или, наоборот, в конце…» Все же Борька решил, что какова бы причина ни была, минут пять времени постылого плавания она съест уж во всяком случае, – и потому особо спешить не надо. И эта совокупность ощущений – наслаждение убивающей время обыденностью простых, служебных, по сути, движений – также вернется к Борьке, по крайней мере, однажды, через много лет, в самый скучный сдвоенный день за всю его студенческую молодость, – проведенный под замком в приемнике-распределителе Самаркандского ОблУВД. Двадцать медленных шагов по коридору в кабинет дежурного майора, попивающего, смешно вытягивая губы, чай из пиалы, столько же шагов обратно, снятие отпечатков пальцев – сперва каждого пальчика отдельно, затем всех вместе, затем отдельно большого и указательного и все заново для другой уже руки – после чего поход под конвоем к умывальнику с горсткой стирального порошка в соединенных лодочкой ладонях (смыть остатки типографской краски), – все это хоть как-то развлекало, убивало время, томительно напрягшее нервную ткань, и оттесняло куда-то на несущественный уровень главный Борькин тюремный ужас: что про него, такого хорошего и невинного, запертого сейчас в камере с четырьмя покорно-безучастными бомжами, в преддверии двух наступающих выходных просто забудут и все . Однако страшного не случилось, и на следующее утро его выпустили – в объятый лазурью небес, пахнущий персиками и дынями среднеазиатский роскошный август – и страхи прошедшего дня стали казаться лишь заурядным приключением, смешным отголоском забытых кошмаров детства…

«Подойди ближе, Гольцов… – закончив с бумагами, Кирс поднялся со своего места, – ближе к столу, еще ближе…» Повинуясь, Борька подступил к столу вплотную, едва не уперся в него грудью – высокий и грузный Кирс был теперь меньше чем в метре от мальчика, пришлось даже немного запрокинуть голову, чтобы как следует увидеть его глаза…