Марк Шатуновский - Сверхмотивация

«в их гуще пульсирует сердце
с отростками губчатых трубок,
в них мечутся крови мохнатые тельца
и стенокардии обрубок».

«квадратная пуля, надламывая висок,
разваливает мир на звенящие глыбы,
они рассыпаются в стеклопесок,
и из глаз уплывают зеркальные медлительные рыбы.

…

«открываешь дверь, а за дверью – открытый космос».

«нет у москвы ни профиля, ни фаса,
москва – геометрическая вата,
она сгибает волны резонанса
по схеме абажурного каркаса».

«это в общем не сложно прикинуть
Царство Божье берется гурьбой».

когда мои пять чувств баюкает такси
и превращает в чаевые,
мне снится, что они – пять сельдей иваси,
раскисшие и трупно-пищевые.
что у меня душа – беспомощный протез,
устроенный в грудной хромированной клетке,
что в темноте судьба приобретает вес
несущейся под гору вагонетки.
что, может быть, талант – всего лишь антрекот,
который можно съесть под сенью цэдээла 1 1 ЦДЛ – Центральный дом литераторов. ,

что я могу лицом уткнуться в твой живот —
в архитектурный свод, вмонтированный в тело.
ты станешь целовать свиную замшу губ,
к тому же крашеных линючим анилином,
и прижимать к себе пустого тела куб,
под мышками пропахший нафталином.
склонив лицо к зрачкам и глядя в их круги,
выискивать во мне геометризм порока
и медленно вздымать две фирменных ноги,
сработанных под стиль барокко.

но косвенной стране дан герметичный стиль:
ландшафты в колбах окоемов,
стоячая вода, текущая в бутыль
среди доходчивых объемов.
преподает пейзаж наглядность языка,
завернута в простор подробнейшая совесть,
ладонью отклонив поверхность сквозняка,
читаю между строк неписаную повесть.
прижав к стеклу висок, стараюсь совместить
тебя, трехмерную, с общегражданским фоном.

а небо разучилось говорить,
немея перед микрофоном.

ребенок в комнате,
то мальчик он, то занавеска,
сандалики его вбирает топкий пол,
овеществленный взгляд – пытливая стамеска,
заерзав в ящике, пошевелила стол.

из почек у него растет настырный ясень,
но в правом легком расцветает соль,
он весь отрывочен, он видим, но не ясен,
в нем прорастает слух, закованный в фасоль.

он больше не разъят в двоих на хромосомы,
прозрачнее малька, он проще, чем малек,
и все пять чувств его на ощупь мне знакомы,
и вся его душа завернута в кулек.

(я знаю, что душа – гофрированный шланг,
в нем совершает кровь смертельную работу,
что наша внутренность – несложный акваланг,
но в мальчике душа растет, дыша азотом.)

в нем вырастет трава, в нее уронит он
упавшие из рук случайные предметы,
чтоб я в ней находил то звезды, то кометы
и собирал в пустой продавленный бидон.