Мария Ватутина - Цепь событий

Фундуклеевка стояла на урановом плато.
Вот с тех пор-то и пошли у нас в роду незнамо кто.

То уроды, то пьянчужки, то поэты, то шиза.
Уж казалось бы в Москву перебрались, и гены – за.

Древо наше подкосилось, корневища сожжены.
То у мужа импотенция, то спайки у жены.

Все бесплодны, все безмозглы, все на сторону глядят,
Умирают во младенчестве и в старости чудят.

А случись какое чудо – сыновей не признают.
Матерей-то не жалеют, на отцов помои льют.

Умирают в одиночестве, рождаются в толпе.
Словом, братцы, радиация, в натуре, и т. п.

А бывает, выйдешь в поле или, скажем, в лес какой,
Всю-то дурость на мгновение снимает, как рукой.

И тогда-то вот несчастье, и тогда-то вот беда:
Всею шкурой ощущаешь, кабы не уран тогда,

Как бы можно было б эту жизнь отпраздновать всерьез!
И… обидно…так обидно…ну обидно же до слез!

Миленький добренький щедренький Санта Клаус!
Пожалуйста, пусть здесь окажется доктор Хаус!
Не мечтаю я ни о богачах, ни о красавцах.
Повернута на мерзавцах…

Скажи ему, что у меня диагноз…
в общем, будет чем насладиться:
Если вижу мерзавца, не могу не влюбиться.
Хроменький, он войдет в прихожую, в январском дыму.
А я ему обойму.

По-русски его защищу от американских гадин,
Не понимающих, как он, в сущности, травояден,
Я по щетине его проведу рукою: вжить-вжить.
И станем мы жить.

Он меня подлечит, я его исцелю по полной.
Он у меня забегает лучше российской футбольной сборной.
Миленький Санта, в России нас лечит – бег.
Побежит и Грэг.

Как же я люблю его подначки, его примочки,
Эти его ночевки в морге, просверленные височки,
Внезапные вырывания капельниц из вен и кровавый пот.
Как заводит это простой народ.

Как не хватает этого в жизни обычной бабы.
Лимфомы, бластомы, почки, мозги. Хотя бы
Взять шестой сезон, где Хаус вскрывает себе бедро.
От него исходит добро!

Санта Клаус, познакомь меня с этим мужчиной.
Знаю, Хаус меня полюбит со всей моей мертвичиной,
Вскроет брюшину, пройдется по мозжечку.
Сохну я по этому мужичку.

Сдохну, если не увижу его на Рождество или на Новый год.
Всё отдам за его диагностику и подход:
Кровь менять – меняй, вскрывай черепную коробку.
Блажь, но
После этого ж и умирать не страшно.

В Мавзолее праздник, годовщина, так сказать.
Январь. И нетопырь,
мумия в костюме, как мужчина, ждет меня,
как женщину, на пир.

Тридцать лет и три неполных года я жила с ним,
думала что он
вечен, что вокруг и есть свобода, детство,
юность, комсомольский гон.

Было мне задорно и престижно,
что среди номенклатуры всей
мой-то – в устном творчестве и книжном —
самый человечный из людей.

Если посылал он на картофель, целину ли БАМ, еще куда,
этот чистый мускулистый профиль возбуждал
как больше никогда.

Я под ним и чистилась, и млела, и имела точный идеал
мужа, потому и не сумела жизнь сложить,
как доктор прописал.

Вот вхожу. Ах, что с тобою стало!
Кто тебя вот в это нарядил!
Высох, завсегдатай пьедестала,
красного террора командир.

Что там говорить, пожалуй – правда:
я тебя любила, что уж там.
Ты меня малюткой разодрал-то,
мне и невдомек, что это срам.