Владимир Алейников - Поднимись на крыльцо

Ладони открой этим ливням ночным,
Прибрежным валам неуёмным,
Замашкам дикарским и просьбам ручным,
Затерянным в мире огромном.

Не только событья в горсти собери,
Но – суть их, вселенские связи,
Сплетенья наитий, – и всех примири,
Чтоб в каждой аукались фразе.

Не зря ты когда-то шагнул в эту смоль,
В алмазное это кипенье —
И чуять грядущее снова изволь,
Чтоб стало блаженнее пенье.

Пристрастный плещется родник,
Никем не виданный доселе, —
И ты растерянно приник
Не просто к бездне – но купели.

Над морем, рея в высоте,
Горит костёр необычайный,
Чтоб в каждой грезилось черте
Всё то, что впрямь считалось тайной.

Нисходит свет на всех, кто встарь
Томились цветом или звуком,
Проникшим в изморозь и хмарь,
Дохнувшим Бахом или Глюком.

И что там осторонь за грань
Топазом в пальцах ювелира
Блеснёт, чтоб вдруг разбиться всклянь
Об эту оторопь клавира?

Ты улыбнёшься: нелегко
Не отпустить, тебе во благо,
Туда, где дышит глубоко
Сомнамбулическая тяга.

Из гипнотической тоски
Рванись – авось и отзовёшься
Тому, чьи образы близки,
Которых больше не коснёшься.

Как ни казни себя – пойми:
Луны никто не одолеет,
Она витает над людьми —
И с нею чудо уцелеет.

Покуда ночь к тебе добра,
Покуда сыро в мире этом,
Бреди до самого утра
Туда, где встретишься со светом.

Насколько чувством спаяны взаимным
Бываем мы, настолько же порой
Друг друга мы чуждаемся, – открой
Глаза на мир, – не в нём ли полднем зимним
Встречались мы? – когда-нибудь потом
Припомнится нам лёгкое скольженье
По льду и снегу, – жди преображенья,
Развеивайся в инее густом,
Распластывайся по ветру, лети
В разъятое пространство голубое,
Безумица, – и лучше прихвати
Кого-нибудь для верности с собою,
Кого-нибудь, – и брось его впотьмах,
Чтоб стало вдруг легко и одиноко, —
И дальше рвись, угадывая взмах,
Ниспосланный и принятый до срока,
Пусть – вызовом, пусть – зовом он бывал, —
Уже непредсказуемы, пожалуй,
Последствия, – и в тяге небывалой
Предчувствие растёт, – наворковал,
Наверно, голубь что-нибудь такое,
Накаркал ворон, – вспенится тоскою
Существованье, – с мукою мирскою
Столкнётся на берег обрушившийся вал.

Точно в дымке, ветвями качают
По округе деревья в апреле,
Расцветают – и в небе встречают
Всех, чьи свечи в сердцах догорели.

Воскресения сызнова чая,
Плещет море и ластится к свету,
Чтобы жить нам потом, не скучая,
Чтобы разом опомниться к лету.

Предпасхальный и послепасхальный
Дни смыкаются аркою стройной,
Чтобы смысл воспринять эпохальный
Или замысел славить пристойный.

То-то ветру-подранку непросто,
Пробиваясь сквозь трели и взгляды,
Быть свидетелем общего роста,
Становления духа и лада.

Как отодвинутый засов,
Остаток холода немеет,
Низин затронуть не посмеет,
Чтоб новый лад звучал с низов.

Синеют очерки вершин,
Холмов уклоны зеленеют —
И тон постигнуть не умеют,
Кроящий день на свой аршин.

Избыток замыслов при нём,
Но тени стынут на закате —
Ума пустующей палате
Покой когда-нибудь вернём.

Не называй меня своим —
Я сам не знаю, что со мною —
Мы все как будто за стеною,
Хоть взглядов больше не таим.

Не называй меня чужим —
Скажи мне: что за наважденье —
Корней и крон предубежденья,
Недавний помнящих режим?

Не говори, что нет причин
Для боли, вышедшей из бездны,
Которой слишком уж известны
Скорбей истоки и кручин.

Вновь оторвут от бумаг
Ветер с дождём, холодящим
Взгляды в пустынных домах,
Скомканных днём предстоящим.

Пусть они впрямь не с руки,
Горечь в летах оставляя —
Всё-таки слишком близки,
Лучшего и не желаю.

Пусть это сгустки тоски,
Поиски детские ласки,
Встряски былой коготки,
Происки фраз без опаски.

Пусть это просто урок
Всем, кто отмечены ими,
Всюду влача, как оброк,
Сны с чудесами хмельными.