Ирина Ковалева - Стихотворения 1977-2007

…Времена
Меняются, и мне теперь гнилая
Нужна, неземледельческая осень, —
Хочу дождя и музыки хочу!
Так пусть гремят серебряные трубы —
Пускай хоть дождь струится по лицу…
Пусть тянет ливень свой прозрачный невод
По городу…Я знаю, для чего
Я прихожу, и слушаю, и слышу,
И вижу – в темных, влажных одеяньях —
Как я хотела – из дождя и мрака,
И на висках, ресницах, на устах
Лежит усталость, как дорожный прах, —
Ты здесь – я вижу – и стихает страх,
Который гнал меня сквозь дождь ночной,
Как зверя гонит голод, как больной
В смертельном беге члены напрягает,
Как ястреб бьет, как свора настигает,
Прижав к следам горячую ноздрю…
Ты здесь, – и я всем зрением смотрю,
И кто-то говорит: «Благодарю
За каждый миг, за к а ж д ы й, – и за тот,
Когда проклятья переполнят рот,
Когда швырнут к казённым сапогам,
Когда растопчут – и когда предам,
Когда последний брат меня осудит
И отвернется…» Но довольно, будет,
Мертвеют руки от таких посулов!
Я это все изнанкой повернула
И прочитаю способом иным,
Связав слова, как просит их родство:
«Не плачь, дитя, не бойся: ничего
С тобою не случится, как с любым,
Кто между «нет» и «нет» находит дверь
И ускользает в вечное т е п е р ь,
И видит незатменный свет во мраке».

А здесь – дождя серебряные знаки
Раздвинуты, и, не подняв лица,
Я знаю: мальчик флейту вынимает,
К губам подносит, песенку играет
И, улыбаясь, смотрит на отца.

Храни его и не оставь меня.

О чашке разбитой, о горле больном,
О шарфе кусачем и, может, о том,
Как пахнет подтаявшим черным снежком, —
Налгали тебе. Но теперь не солжем,
Что не было нас, как не будет потом.
Мы все тебе снились во сне ледяном —
Как здесь, на Покровке, Волхонке, Солянке
Скребут по асфальту полозьями санки —
Лопатки и варежки держат в руках
Серьезные дети в пуховых платках,
И солнце играет в пустых куполах,
И галочий крик отдается в ушах.

Но если и ты на краю обернешься —
Мы все тебе снились. Теперь ты проснешься,
И штору отдернешь, и дню улыбнешься —
Вчерашние сны поминать ни к чему.
Так пусть, угасая, уходят во тьму
И купол лоскутный, и лес над рекой,
И дым, и граната зерно за щекой,
И та, что стояла у самой черты
Под мартовским ветром своей правоты.

Я знаю, что я не спрошу ни о чем.
И все же моих молчаливых присутствий
Хотелось бы меньше. За нежным ледком
Обломков, обмолвок, уловок, предчувствий, —

Теперь я уже узна́ю, как болят
Все ребра, и недра, и жабры творенья.
Я – только внимательный, пристальный взгляд,
Я – только одно бесконечное зренье,

Что входит, как жало кривого ножа,
Как режущий скальпель, как перст дерзновенный
В отверстую рану, – покровы разжав, —
И суть откликается болью мгновенной,

Но дождь стекленеет, и ночь холодна,
И свет как сквозь ветви ночные пробрызнут,
И воздух надорван, и пропасть черна,
И что-то больней отторгаемой жизни, —

Так больно, – обугленный взгляд, задымясь,
Метнулся назад, как смотревший сквозь щёлку, —
Стыдясь, извиняясь, прикрыть торопясь
Улыбкой, уловкой, ледком и обмолвкой.

И вот раздвигают картонные створки,
И слышен шумок предстоящей настройки,
И скоро закружит смычков кутерьма,
И залом зеркальным,
Лепным и овальным,
И шорохом бальным приходит зима.

Пластроны и фраки,
Галантные враки
И гости-гуляки в каминной трубе…
Дня на три теперь, повинуясь уставу,
Отпустят и нас по сатурнову праву,
Взяв слово чужой не мешать ворожбе.

И шумно, темно, тесновато и дымно,
И кто-то забытый глядит неотрывно,
Но нас настигает сквозь воздух беды
Сей взгляд – как сквозняк, задувающий свечи, —
Из тех, что ведут Иоаннов в Предтечи
И к старым халдеям летят со звезды.

Прости меня, мне трудно говорить.
И голос стынет в воздухе, и губы
Не разлепить, не вымолвить: «Зима…»
«Беда, беда!» – прокаркали над нами
С железных крыш, из слуховых окошек:
Не город здесь – обледенелый лес,
И длинные сосновые стволы
Промерзли и мертвы до сердцевины.
И черная поблескивает хвоя,
И скудный снег у комля отвердел.
Беда, беда – рукой не заслониться,
К ногам не пасть… Вот – царский поезд едет,
И темный взгляд из первого возка
На всех, не любопытствуя, опущен…
Туда, туда – за красным сапожком,
За снегом нескрипучим, за ступенькой,
За нищими, за ближними, за клиром, —
Скорей, скорей, – венчанье проглядишь!
И жаром обдает нетерпеливым,
А в грудь толкнут – и голосить не смей…
Вот, вот – выходят! – Память, оглянись! —
Там, наверху, уже бледнеет небо
И молоко – парное, как зима —
Течет в подойник… Ты туда вернешься
И в глубине рассказа моего
Меня оставишь. Я же предпочту
Теперь не прерывать повествованья;
Но ты сквозь шелуху претерпеванья
Отсюда мне яснее, чем была.