Борис Шапиро - Ковчежец счастья. Псалмы

Кубической воды
оранжевый кристалл,
на гранях воздух сух.

Стада моей беды
по рëбрам острых скал
пасëт библейский дух.

Несбыточный глагол
терзает хордой губ
окаменевший лик,

а на уступах гор
судьбы бубновый куб,
прозрачный сердолик.

И в нëм, как в янтаре,
за миллионы лет
увязнувший москит,

спит будущий Еврей,
в Торе сокрыв увет.
Спит каторжный левит.

Запаяно зерно.
Один свободный вдох
его освободит.

Как ярости ярмо,
как радости сполох,
как юности магнит,

на остриях гряды
высокий зреет клик,
и напрягает слух

кубической воды
библейский сердолик,
оранжевый пастух.

Ещë не обморок, а морок –
раскрывается земля,
и клубится возле норок
август, вылет муравья.

Рваной августовской раны
пересохшую гортань
речью суетной тиранит
крыльев выдоха таран.

Есть нечто беззаветно птичье
в полëте падающих листьев.
Так голос неизменный кличет их,
как истовый и меткий выстрел,

и радость, зëрнышко свободы,
кружит, как опытный пилот,
их медленные хороводы
сквозь встречный муравьиный лëт.

И листьев танцем золотистым
к слов шелестеющим крылам
спускаются сухого смысла
крупицы, вопреки словам.

Весть, что по степям
дорожной пыли дня взвесь
клубится для
того, чтобы осесть
пуховым серым платком,
будто и не ехал никто,
взглядом впиваясь в прядь
колеи, убегающей вспять
от колен. Расстояние, пядь,
меньше толщины стен
с пограничным столбом.
Передвижение – взлом,
если едешь спиной вперëд.
Душа – воробей, стрелянный влëт
прячется в газетный кулëк привычек,
пëрышками шурша
о помятое «Здравствуй, дом!».
Расторопная память с дырявым дном
сохранила мелочи быта и лица.