Виктор Золотухин - Chikatilo forever!

Я помог ей надеть пальто. Темно синее, затрапезное, но с необычным для наших мест фасоном. Сам надел пальто в крупную клетку. В таких ходил весь город – результат перевыполнения плана местной швейной фабрикой.

Мы вышли на мороз. Только сейчас я обратил внимание, насколько худа моя новая знакомая. Но эта худоба сочеталась с уникальным изяществом и женственностью фигуры.

– Как тебя зовут? – выдавил я из себя.

– Таней. А тебя?

– Виктор. Витя.

Вести более непринужденную беседу мне мешала стеснительность. А вы бы не были так стеснительны на моем месте? В свои семнадцать лет я все еще был девственником. Периодически кто-нибудь из друзей хвастался, что где-то на квартире по пьянке отымел девчонку из соседнего двора. Может быть врали? Как бы то ни было, а я не хотел выдумывать подобные истории. Вот когда случится, то всем расскажу!

Когда зашли в троллейбус, Таня достала мелочь из кармана.

– Тебе покупать билет?

– Нет, у меня проездной, – облегченно вздохнул я, так как не знал, как поступить лучше. Купить билет ей или нет. Денег жалко не было – всё та же стеснительность.

– Что это за мужик был? – спросила Таня, и я как-то сразу понял о ком идет речь.

– Местный поклонник джаза по кличке Мундштук.

– Козёл.

– В какой-то мере ты права.

– То есть?

– С ним история интересная произошла. Мне рассказывали. У него сын, головорез малолетний, принес домой поджиг. А развитием умственным отпрыск в родителей пошел. Жена такая же. Взяла она этот поджиг и навела Мундштуку в лоб, не догадываясь о последствиях своих действий. Но что-то ее остановило. Тогда она прицелилась ему между ног и выстрелила. Мундштука после этого в больницу отвезли. Долго врачи мучались, но ничего исправить уже было нельзя – ампутировали ему одно яйцо. После этого его иногда за глаза зовут однояйцевым коммунистом.

– А почему коммунистом?

– Он член партии. Причем по убеждению.

– Как-то это с джазом не состыковывается, – засомневалась Татьяна.

– Так это трагедия его жизни. Хотя он выкручивается – говорит, что основателем джаза является Утесов.

Таня засмеялась. Я был благодарен ее смеху. Между нами сразу возникла непринужденность в общении.

– Так он после этого творить начал, – разошелся я. – Стихи пишет. Видимо либидо ему мешало раскрыться как творческой личности.

– И что за стихи?

– Бред всякий, типа «я присягаю с сыном на верность Октябрю».

– Это с тем, который ему мужскую гордость отстрелил? – смеялась Таня.

– Отстрелил не он, а жена его. Так вот он всю свою любовь на сына перенес да на родную партию.

Из троллейбуса мы вышли уже как хорошие знакомые.

– А тебе сколько лет? – спросила Татьяна.

– Восемнадцать, – соврал я. – А тебе, хоть и неприлично у девушки спрашивать?

– Мне двадцать два.

– Я думал тебе от силы двадцать, – сподобился я на банальность.

Татьяна пропустила ее мимо ушей.

– Тебе точно есть восемнадцать?

– Конечно, в августе исполнилось, – как можно беспечнее пролепетал я. – А почему это так важно?

Моя новая знакомая, казалось, вздохнула с облегчением.

– Видишь ли, я здесь «на химии»…

– На какой химии ? – улыбался я, думая, что этот разговор – продолжение шутки с Мундштуком.

– Я сидела в тюрьме и отпущена на поселение до конца срока. Это и есть «химия», – совершенно серьезно сказала Таня.

– Так ты не местная?

– Нет, я родом из Кенисберга.

– Из Калининграда что ли?

– Из него самого.

До меня постепенно стал доходить смысл ее слов. Но умом понять ситуацию я пока не мог.

Зечки в моем понимании были матерыми бабами с хриплым голосом и огромными сиськами. Сидели они широко расставив ноги покрытые венозными узлами. В одной руке стакан, в другой «Портвейн», в зубах «Беломорканал», сквозь зубы доносятся непристойности. В Татьяне ничего подобного и близко не было. Более того, моя новая знакомая была привлекательна особой красотой, обаятельна, тактична и, что очень немаловажно и уникально в наших краях, музыкально образована.

– Ты что, пионера топором зарубила? Статья-то какая?

– Двести двадцать четвертая.

– Что это? Браконьерство?

– Ты тоже знаешь этот анекдот, про бабку, которая в речке подмылась и всю рыбу отравила, – улыбнулась Таня. – Нет, осудили меня по статье за наркотики.

«Вот оно! – подумал я. – То-то на зечку она не похожа. Не воровка, не убийца. А наркотики – это даже интересно.»

О наркотиках я не знал ничего, кроме того, что отец как-то говорил, что у него друг детства «колёса» глотал, да так и умер. Да еще мой знакомый один девушкам в вино что-то подмешивал, чтобы меньше сопротивлялись. Хотя и безуспешно, потому что сам очень любил вино и надирался первее всех.