Иван Малинин - Глазами человека, глазами ангела. Эссе и рассказы

– Мы встретимся. Как было с твоим дедом. Как было с твоим отцом, – его голос дрожал. – Мы еще встретимся, и ты расскажешь мне уйму удивительных вещей, случившихся в твоей жизни. И помни: мы в ответе…

– …за тех, кого приручили.

Он кивнул довольно и с важным видом – научил меня главному. Мы направились к двери, он – чтобы исчезнуть, вновь, а я – чтобы ответить на вопрос, на который никогда не давала себе ответа.

Сейчас. Я отправляюсь сейчас.

Укуса змеи я почти не почувствовала…

Всегда приятно после тяжелого рабочего дня, пройдясь по вечернему морозному городу, зайти в любимое кафе ду Трокадеро, заказать кофе, а в такой день – возможно, что и покрепче. Сидеть перед окном, ловить глазами нарядные огни Эйфелевой башни, наблюдать за прохожими – и вспоминать, вспоминать, вспоминать… Будто прошлую жизнь. И вдруг – заметить рыжее пятно, мелькнувшее по ту сторону стекла, по ту сторону тепла. И засмеяться.

– Как вас зовут, принцесса? – мой смех привлек молодого привлекательного человека, истинного француза. Его слова, его вопрос звучали с той восхитительной интонацией, которой я так никогда и не научусь. И он сел напротив.

– Кофе? – и я улыбающимся взглядом попросила принести еще одну чашку. Он тоже улыбнулся.

– Вы так и не ответили на вопрос.

– А вас как зовут? Уж не Антуан ли? – я спрятала улыбку за чашкой. Видя его недоумение, поняла, что лучше дать подсказку.

– Вы бейдж не сняли. Трудный денек выдался?

Он смущенно отстегнул от пиджака свое имя и должность, зажатые в пластике, и спрятал их в карман.

– А вы наблюдательны, – он смотрел на меня, как тот пульсар, а я готова была взорваться, как…

Принесли кофе.

– Зовите меня Литл. Просто Литл.

Звук с намеком на тихий звон, в тишине, легкий и короткий, настойчивый, но слабый.

И вновь.

Тук.

Тук.

И еще.

Тук.

Бумажная душа хочет вырваться на волю, раз за разом устремляясь к осколку голубого неба, кусочкам крыш и штрихам ветвей, но что-то невидимое держит ее, преграждает путь – и который раз отброшена назад, чуть примята обстоятельствами, но вновь выпрямляется. Должна же быть лазейка…

Тук.

Тук…

…Ей всегда приходится бороться с тем, что она взваливает на себя слишком многое, строит больше планов, чем может выполнить. Она живет так быстро, что не замечает зимы вокруг, эмоций и чувств, устремленных в ее сторону. Она задает себе один и тот же вопрос, когда есть время задаться вопросом.

Живет ли она реальностью?

Ее скашивает простуда, почти на стыке холодного и нежного цвета, бросает на простыни, оставляет одну. В комнате сумрачно, тихо, настороженно. Шепоты по углам. Тени затаились и чего-то ждут – то ли у них такая привычка, то ли она должна сделать что-то такое, что должно перевернуть их существование.

Но нет. Она просто лежит и смотрит в окно – провал в мир, еще так недавно бывший для нее безликим. Смотрит на неровно обрезанный кусок светло-голубого неба, росчерки ветвей и крыши домов. Реальность отпечатывается прямоугольником света на полу, прямо у ножек кровати. Так близко, словно ее зовут – дотронуться, ощутить.

Она опускает руку и даже сквозь собственный жар ощущает тепло. Оно оставляет частичку на ее пальцах, словно послание новых дней, мгновений, которые она предчувствует, но не осознает. Или не хочет.

И это отражение света словно делает с ней что-то – она тянется за тетрадью, лежащей на полке, вырывает лист…

Она улыбается, несмотря на болезнь, раз разом посылает бумажный самолет в направлении окна, надеется, что тот выскользнет в реальность, унесет ее душу подальше отсюда. Лазейка есть – она сама открыла форточку, и свежий ветер развевает занавеску из тюля. Тени больше не такие угрюмые, она больше не так холодна как раньше… И дело не в болезни, а точнее, не в простуде – ее поражает предчувствие весны, и она вспоминает – улыбки и взгляды, сбивчивую речь, «случайные» прикосновения…

Самолет улетит, его унесет, захватит первыми несмелыми порывами весны. И тогда все изменится…

– А почему не на мольберте? Почему ты не используешь мольберт?

– Не знаю… Хм. Мне так удобнее. Знаешь, когда холст стоит передо мной вертикально, мне кажется, будто мир возьмет и враз рухнет, соскользнет под ноги, всеми своими цветами… Красками… Поэтому мне нравится вот так. Когда мир лежит на столе.