Татьяна Харламова - И бездны нам обнажены

– Мы слушаем музыку, – сказал он заискивающе. Платье у женщины было застёгнуто не на те пуговицы, и поэтому, наверное, она выглядела неряшливо. Оба были пьяненькие, тихо играла музыка. Фая, ни слова не говоря, развернулась и уехала к подруге. Но он приехал за ней с шампанским и шикарным букетом роз, и они помирились. У него был вид побитой собаки. Она знала, что это ненадолго. В любой семье кто-то из супругов доминирует, подавляет, даже если это незаметно на первый взгляд.

Игорю всегда достаточно было взглянуть на парочку, чтобы понять, кто.

Вечером Фая, схватив набитые продуктами авоськи, мчалась домой, ни на минуту не задерживаясь. Волосы, перехваченные в хвост, делали её похожей на жеребёнка. Игорь иногда провожал её, помогая дотащить сумки до метро, внутренне чертыхаясь по поводу прожорливости её мужа.

Даже уставшая, она была соблазнительной и желанной, когда он целовал её на прощанье в нежную, гибкую шею. Но он сдерживал свои сексуальные порывы, боясь исказить, испортить те доверительные, акварельно-неопределённые отношения, которые между ними сложились. Ему казалось это странным – почему он так оберегал эту девочку даже от самого себя? Но однажды всё изменилось.

Они привычно шагали через скверик к метро. Погода была сказочная – падал мягкий, чистый снег, словно со всех сторон кружились белые бабочки и паучки, осторожно плетя свою нежную паутину, опутывая лица и одежду прохожих.

В такую погоду он старался не выходить из дома. Когда они остановились у дерева, чтобы передохнуть, и она стала смахивать снежинки с мокрого лица и пальто, он уже не видел её лица. Его заслонило лицо Сары. Снова Сара. В такую погоду она всегда являлась ему. Он сжал её лицо ладонями и стал целовать – у неё были всё те же мягкие, выпирающие губы. Тот же чуть косящий взгляд. Когда он привёл её домой, она плакала и закрывала лицо руками. И сейчас её руки мешали ему. Сара, милая… В тот день у них ничего не получилось. И потом, когда они поженились, она долго отказывалась от близости. Она боялась боли. Им было тогда семнадцать.

– Сара, милая, не бойся, у нас всё получится, доверься мне, – он расстёгивал на ней пальто, и острое желание захлестнуло его. Они рухнули в сугроб, как в бездну. Сара, простишь ли ты меня когда-нибудь, Сара?

Ему не хотелось в этом признаваться, но он нервничал – придёт ли снова эта женщина? Или, мелькнув оранжево-чёрной искрой, исчезнет навсегда из его жизни, подобно тем кусочкам огня, которые отрываются от свечи и, порхая призрачными бабочками, эффектно растворяются в лёгком сумраке комнат и улиц? Захочет ли она продолжить это самоистязание? Что-то подсказывало ему – она придёт. Не только потому, что умна и незаурядна и понимает, что иначе ей не избавиться от своего прошлого. Есть что-то ещё. Он слишком опытный психотерапевт, чтобы ошибиться. Ну да, конечно… её взгляд. Как она смотрела в тот угол, у шкафа! Там он держал один предмет, который сразу выявлял особенности психики некоторых пациентов.

Она пришла, на этот раз похожая на школьницу – в коротком чёрном платье с белым воротничком. Платье трогательно обнажало по-детски круглые, полные колени. А белый воротничок делал неотразимой её загорелую шею. Всё тот же слабый запах смеси дорогих духов и шампанского. Она откинулась в кресле, положив ногу на ногу. Казалось, женщина хочет найти позу, придающую ей уверенности. Но сейчас для неё самым естественным было бы забиться в уголок кресла с ногами, положив ладони на свои трогательные колени. Такой она нравилась ему ещё больше.

– Вы прекрасно выглядите, – сказал он, радуясь, что не надо лукавить. – Продолжим наш разговор. Не волнуйтесь и сосредоточьтесь, – это всё, что от вас требуется. Ведь всё позади. А сейчас мы просто вытаскиваем пулю из раны. Доверьтесь мне. Сначала будет немножко больно, а потом – хорошо, – он медленно зажёг свечу, не сводя с неё глаз.

…Три часа. Да, было уже три часа ночи. Редкие огни машин. Туман. Каждое движение причиняло боль. Тогда он подхватил её на руки. Они подошли к большому, ярко освещённому дому. Он тяжело дышал, и казалось, вот-вот рухнет вместе с ней на ступени. Сквозь приоткрытую дверь была слышна музыка, какой-то лёгкий, навязчивый мотив.

Он помог ей снять пальто, на котором не было живого места, словно по нему прошло стадо буйволов. Так же ощущало себя её тело. Рукав чёрного вечернего платья висел на нитках, обнажая руку и делая Лидию похожей на раненую птицу.