Татьяна Соловьева - Что сказал Бенедикто. Часть 1

За столами важно восседали учителя – и те, что учили, и те, что не учили его. Те, кому он симпатизировал, и которые, как он наивно думал, симпатизировали ему. Все они высказались за исключение Абеля из гимназии, это необъяснимое предательство взрослых потрясло Фердинанда сильнее, чем порка. Он молчал, смотрел в свою пустоту, на учителей он больше смотреть не хотел. Предатели, смотрят в рот «герру директору» и его другу-андроиду. Какое редкостное единодушие. Раскаянья от него не добились.

О том, что ожидает его дома, он и думать не хотел. Отец, свихнувшийся на своей «добропорядочности», исключения сына из гимназии за дерзость учителю не простит никогда. Никому ничего не докажешь.

После невыносимого унижения и предательства тех, кого он считал учителями, а, следовательно, высшими существами, не стоило и жить на этом странном свете. Предстояло идти домой, чтобы его еще раз унизили, сообщили, что он исчадье ада, в этом ничего нового, так он и будет исчадьем ада.

Абель дерзко прищурился и пошел ва-банк.

– Сами ничего не знаете, – совершенно неожиданно для всех, спокойно сказал он. – Я что, должен зазубривать всю галиматью, что вы несёте? Никакой головы не хватит. Я же не виноват, что вы сами думать не умеете и не хотите учиться. Буду страшно рад уйти и никогда больше сюда не приходить. Поцелуйте вашего дорогого андроида, господин директор вас за это похвалит.

В учительской стало тихо, как до сотворения мира. Все смотрели на Фердинанда. Его никто не отпускал, но он пошел к дверям, заклиная тело оказать ему последнюю услугу – пройти до дверей и не упасть. Всё в нем уже было мертво, и непонятно, как тело служило ему средством передвижения. Учитель естественной истории схватил его ха плечо, Фердинанд брезгливо передернул плечами, сбросил ненавистную руку и сказал опять очень спокойно и внятно:

– Лапы убери, андроид, – эта фраза, грубая и вульгарная, словно и сказана была не интеллигентным мальчиком Абелем. – Лучше еще раз покажи коллегам свой портрет, я тебе его оставляю на память.

Кто-то из учителей почувствовал недоброе, это уже не дерзость, а перешедшее все границы отчаянье. Что Абель натворит сейчас? Его опять поручили сторожу-дворнику, и Фердинанд был доставлен домой под надзор экономки, которой было приказано тщательно его сторожить.

Фердинанд повалился ничком на постель, забылся в полубеспамятстве: все слышал, чувствовал и не мог пошевелиться, даже мысль остановилась в нем, то есть он как бы умер.

Абель-старший, явившийся первый раз в жизни с работы раньше, не говорил, а клекотал от гнева, как птица, которой насильственно вытянули шею и превратили из воробья в серую болотную цаплю. В банк сообщили о случившемся, и, разумеется, это был «неслыханный позор». Фердинанд отсутствующим взором смотрел на бесновавшегося отца, не возражал, не оправдывался, всё бесполезно. Голову сжало горячим обручем, перед глазами расходились какие-то дивные сияния – это был уже другой мир, куда он молча уходил, и ушел бы незаметно для окружающих и себя самого, если б отец вдруг не схватил его за шею и не швырнул на постель, чтобы выдрать еще раз. Фердинанд до постели не долетел, ударился виском о деревянную стойку кровати. Тело как лишилось контроля, выгнулось, пару раз вздрогнуло – и всё померкло.

На второй день после случившегося в кабинет директора гимназии без доклада и стука вошел человек, от одного вида которого у директора нехорошо повело в животе. Важный господин, в дорогом костюме, с ироничной насмешкой в острых, проницательных глазах вошел уверенно, чуть кивнул, сел перед директором в кресло и благосклонно позволил подскочившему директору «тоже сесть». Он заговорил про Фердинанда – спокойно, рассудительно, и вроде бы ничего особенного не сказал, но, странным образом, к концу разговора «герр директор» не то что понимал, он прочувствовал всем своим педагогическим сердцем, как любит этого незадачливого отличника, мученика истины, который, дерзил исключительно от страха и полной беззащитности перед волею взрослых. Исключать десятилетнего мальчишку, у которого все два года учебы – только высшие баллы за то, что он пытался отстоять свою, пусть наивную, точку зрения, заметьте, аргументировано, как уж сумел. Рисунок? Да, возможно, дерзость, но как нарисовано? Андроид выполнен великолепно, а сходство с физиономией учителя фотографическое. Может, нужно было занять этого естествоиспытателя написанием научной работы? Может, ему скучно было на уроке? Пусть учится добывать знания сам, прославляет школу, учителей – и увидите, он перестанет хулиганить на уроках, даже если его выступление счесть хулиганством.