Ирина Дробилко - Дорога длиною в сто лет. Рассказы

– Где это мои одежды? – возмутилась, – что за шуточки?

Но в следующих превращениях уже не до стыда было: облепили лепестки все мое тело, словно чешуя, тепло стало. Чувствую, ноги от пола отрываются, и я поплыла. Уложили меня, раскатали одним блином, похлопали, погладили, почесали, со всех сторон постукали – снова замесили. Я и впрямь как тесто: во все положения поддаюсь, все формы принимаю. Скоро все стихло: и «баня», и музыка. А в теле такая чистота и легкость – словно вновь народилась. Разыскала я зеркало, смотрю на себя и глазам не верю: ладно стройная, как осинка, ладно свежая как росинка, пусть одежды на мне такие, словно меня в рай пригласили, но то, что лицо мое радость несусветную отражает – поразилась.

– Не уж-то, – думаю, – счастье мое нашлось. И вдруг слышу голос:

– Не спеши выводы делать. Всего лишь передышка в твоей жизни. Отдохни от трудов своих в поиске счастья, а то измотаешься и не рада мне будешь.

– Так ты меня не покидаешь, о, светлая полоса моей жизни? – задаю вопрос голосу.

– Ты помнишь мое условие, которое я тебе выставила прежде, чем ты мне доверилась?

– Ты это про что? Не о тех ли словах «делай как я велю и не жалей не о чем»?

– Значит, не забыла. Вот и славно. Не о чем не жалеешь?

– Пока ничего не потеряла, чтобы жалеть.

– Ну, тогда я исчезаю.

– Надолго?

– Все зависит от тебя самой. Пока ты помнишь обо мне, я не вмешиваюсь в жизнь твою. А как забывать станешь, напомню о себе.

И счастье улетучилось.

Ну что ж, – думаю, – выгляжу я как новорожденная, можно и подкрепиться, – и отправилась туда, откуда источался букет редких ароматов.

Кухня была небольшой и мало освещённой. По праву сторону топчан сосновый стоял и манил работой ладной, посреди стол дубовый с тремя стульями разного размера позабавили. Они имитировали сцену из сказки «Маша и три медведя». На краю стола стоял столовый прибор чудной росписи, а по центру – круглый шарообразный предмет серебристого цвета в разноцветный горошек. Я приняла его за светильник. Стук дождя напомнил о непогоде и я, запрокинув голову вверх, увидела прозрачный потолок, через который проглядывала мокрая тьма. «Чайку бы горячего, – подумалось. И вдруг шар засветился и разлился звуками колокольчиков и бубенчиков. Из центра шара выплыла чайная пара, распространяя изысканный аромат терпкого напитка. Шар голосом колокольчика пробубонел: «приятного чаепития».

– Ой, спасибки. Очень кстати, – обрадовалась я. – Отыскать бы теперь откуда запах сдобы сочиться. С удовольствием съела бы что-нибудь. Кажется, мне позволили быть как дома, – вспомнила я и стала отыскивать, чем подкрепиться.

В левом дальнем углу кухни стоял самый что ни наесть натуральный крупный пень, но побывавший в мастеровых руках. Он хорошо вписывался в сказочный интерьер. На нем стоял полупрозрачный предмет яйцеобразной формы, по которому бегали голубоватые молнии. Не успела я изучить его, слышу – шаги за спиной. В комнату кто-то вошел. Обернулась – мужичок у двери, маленький, но крепенький. Лоб как у мудреца – высокий, открытый, глаза большие, но печальные, а во взгляде – огонек еле уловимый, так и ждет случая разгореться. Подошел хозяин к пеньку, приложил руку к яйцеобразному предмету, он и раздвоился. Вынул хозяин пирог прямо на тарелке, и поставил на стол.

– Напитки из шара бери, цветной горошек на нем – это выбор напитков, в пеньке – продукты, в эллипсе – кулинарные яства, и показал рукой на яйцо. Доставай, ешь, пей, на меня не смотри, не хватит, с погребка достану, – произносил он свои слова твердым голосом.

«Ой, – думаю, – сердитый какой! Может без счастья живет, как и я?». Но не будь я женщиной, чтобы не заметить в нем волнение от появления в доме гостя. Я оставила свое наблюдение при себе, а ему говорю:

– Ты чего неласковый такой? Мог бы и стол накрыть. Гости у тебя все же. Или ты одичал тут?

– На каждого гостя доброты не хватит, – отвечает мужичок и даже не улыбнется. – Гость что? Пришел, свою жизнь принес, раскинул ее передо мной как скатерть самобранку. Через день-другой собрался и ушел, а ты с его радостями и печалями, болью и заботами остался. Только начнешь привыкать, а уж пора прощаться. Не хочу больше жить чужими судьбами, оттого дружелюбие мое иссохло.

– Понятно. Расставаться не любишь, привязываешься ко всему, как собственному, а ведь в этой жизни все Богом дается.

– Не очень старайся меня уму-разуму учить, как-нибудь сам разберусь, – говорит мужичок грозно. – Лучше подкрепись, а в душу мне не лезь.