Мила Романова - 5 + 7 - сожженные письма

Перечеркиваю список. Пишу сверху: «дышать и ходить». Это все, что я могу сделать сейчас.

Ты отбросил меня на зеро. И я ненавижу тебя за это.

Я могла летать. А сейчас вынуждена ползать. Делать первые шаги.

Кричу. От боли, от обиды, от слабости…

И все равно, часть меня еще верила, что ты… Что «МЫ» еще существуем. Я писала тебе смс-ки, спрашивая не «Как ты?», а «Как ты, любимый?». Я выслушивала твои рассказы про твой новый бизнес, и отвечала на вопрос, идет ли тебе новая рубашка. В которой ты пойдешь на свидание не со мной. И все равно, все равно, я как последняя мазохистка шла на встречи с тобой. Мы шутили, и мне даже казалось, что иногда ты смотришь на меня добрыми, любящими, «теми» глазами…

А потом мы выходили из кафе, и ты говорил: «Ну, мне в другую сторону».

И снова слезы, будто сыпанули соли в глаза. Почему, почему ты все делаешь без меня? Почему ты меня выкинул, почему ты убил меня, почему почему почему???

Какая же тоска, невыносимая, злая жгуть, выедает, рвет, дерет… Как же крутит… Скучаю, мне не хватает тебя, как ты, вернешься ли ты?

Как люди вообще справляются с потерей любимого человека?? Я задавала этот вопрос всем, даже «друзьям» на вечеринке.

– Хочешь поговорить о разводе? – откликнулся один из парней, – я расскажу тебе о разводе.

Мы уходим в другую комнату, он дает мне еще одну таблетку, дает запить.

– Ну, ну, глотай. Тебе будет хорошо. Только так теперь и будет хорошо. Думала, уже никогда ничего не почувствуешь? Гайки не вредные. Какой от них вред? Они не обманывают, не бросают. Поверь, я знаю, о чем говорю. Я уже год как развелся.

Он начинает раздеваться.

– Сначала адски плющило, как жена ушла. Спать не мог, есть не мог, друзья по очереди дежурили. А потом гаечки подобрали, и але-оп!

Мне жарко. Во мне почти три таблетки. Новичкам дают половину одной.

– Не парься, – говорит мне собеседник, раздевает меня.

Жарко.

– Тебе будет хорошо, – шепчет он мне и тянет в душ.

Мы голые под струями воды. Он намыливает меня, приговаривая:

– Чувствуешь, как хорошо? Чувствуешь воду, пузырьки?

Я не чувствую ничего.

Механически фиксирую, что он молод, у него красивое тело и отличная эрекция. Нестерпимо сладкая жвачка. Холодно. Во рту ожог от горячего чая.

– Не надо париться, давай лучше пороться, – он вкладывает мне в руки член.

– Хороший ты парень, – говорю я и пожимаю член, словно в рукопожатии.

Выхожу из душа. Я отчаянно хочу к тебе в этот момент.

– Дура! – кричит мне вслед. – Без них не сможешь!

Не смогу. Не могу. Без ТЕБЯ – не могу.

Ненавижу тебя за то, что без тебя – не могу.

Верить не могу. Верить – после такого – быть дурой. Ненавижу быть дурой.

Хочу, чтобы стерлось все, весь этот невыносимый, черный год. Хочу, чтобы ты меня обнял. Чтобы поцеловал запястье, пальцы. Чтобы сказал: «Пчелка, я люблю тебя».

Хочу к тебе. К тому, кого больше нет.

Господи, не помогает ничего, Господи, ты оставил меня. Это просто черная дыра, воронка пиздеца.

Помнишь, как я звонила тебе и рассказывала, сколько заданий мне надавала гадалка, чтобы исправить происходящий пиздец?.. И вот полночь, я рассыпаю соль на перекрестке. Меня накрывает бред происходящего, я звоню тебе и говорю, что я делаю все это для нас, чтобы исправить происходящий пиздец, но чувствую себя жалкой дурой. Помню прямо дословно – жалкой дурой. Дурой без надежды.

А ты еще сказал, что «не надо так говорить, время покажет».

А ведь ты уже знал. ЗНАЛ!!! Что не вернешься, что все бесполезно, смешно. Знал!!! Что я веду себя как жалкая дура.

Ненавижу тебя за то, что сделал меня такой. Ненавижу за то, что не могу.

А все, что могу, дура.

Потеплело. Бренчит капель. Скользко. Только рассвело, выключили фонари. Девочка лет восьми с мамой на светофоре. Мама в шикарном белом пальто, у нее звонит телефон. Отпускает руку, достает телефон. Зеленый свет, девочка выбегает на пешеходный переход и ее сносит джип. Стоп-кадр. Звук с отставанием.

Глухой удар. Не вырвавшийся крик матери. Раскрытые в ужасе глаза прохожих. Хруст проломившейся грудной клетки. Три тоны по костям. Кровавые следы шин по грязному снегу.

Девочка еще жива.

К ней подбегает мать и случайные свидетели.

– Держись!

Девочку хлопают по плечу. Она кричит от боли.

– Ну, ну, будь сильной.

Девочка продолжает кричать. Ее лицо – сплошная кровавая каша, не понятно, это слезы или кровь.

Прохожие хмурятся. Мать прикрикивает:

– Давай же, соберись!