Тамара Злобина - Портрет дамы. Мистический детектив

Но одна вещь Таню просто поразила: большой портрет на стене. На этом портрете была изображена молодая, божественно красивая женщина. Широко распахнутые в мир, доверчивые глаза, чувственные сочные губы и летящий белый шарф. В лице женщины было что-то волнующе-прекрасное, словно сама Красота, сама Вечность застыла на мгновенье, давая возможность, простым смертным, прикоснуться к этому таинству.

Внимание Рябининой привлёк белый, воздушный шарф, висящий на спинке кресла-качалки, стоящей у окна. В голове возникла ассоциация: такой же шарф был у Айседоры Дункан, когда она зацепилась им за проезжавшую мимо машину и была задушена.

Татьянины размышления прервало появление хозяйки, павой вплывшей в комнату. Её поведение, вид, красноречиво говорили о том, что женщина безмерно довольна и собой, и своей квартирой, и своей жизнью.

– «Ну что ж, довольная моя, – съязвила Таня про себя, – сейчас я тебя огорчу до невероятности, и эта маска благодушия спадет, а я посмотрю, что под ней».

Они пили прекрасный, ароматный кофе, беседовали о приятных, милых сердцу, пустячках, но каждая из них ждала своего момента: Таня – чтобы выложить компромат на стол, Лина Евгеньевна – чтобы принять его достойно.

Первой не выдержала хозяйка:

– Танюша, я вас совсем заболтала, а ведь вы, наверное, пришли ко мне… не с пустыми руками?

– Вы правы, Лина Евгеньевна, – ответила Танюша, – не с пустыми.

– Так давайте же мне то, что принесли.

Неторопливо открыв сумочку, гостья достала большой конверт с фотографиями и пояснительной запиской, дополнив его аудиокассетой. Заказчица взяла «подарок» с опаской, чуть ли не двумя пальчиками, словно, боясь замараться, и произнесла:

– Вы не обидитесь, Танечка, если я покину вас буквально на две-три минуты?

– Конечно, нет, – заверила Таня, невольно улыбаясь, глядя женщине в лицо. Улыбка возникла сама собой и она, понимая всю её нелепость в данной ситуации, и стараясь смягчить своё поведение, вдруг ляпнула первое, что пришло в голову:

– Мне знакомы ваши глаза! Я уже где-то видела их.

– Конечно, – усмехнулась её бестолковости хозяйка. – ведь мы с вами не в первый раз встречаемся.

– Дело вовсе не в этом. – замялась Таня, – я видела эти глаза… На портрете!

Догадка, вспыхнувшая внезапно, удивила и обескуражила:

– Именно на портрете! Дама с белым шарфом?..

– Это я, – улыбнулась хозяйка нежно и мечтательно, становясь невероятно похожей на портретное изображение. – Но много лет назад.

Повисла неловкая пауза: Татьяна не осмеливалась задать наводящий вопрос, а хозяйка, видимо, не хотела рассказывать большего.

– Извините, Таня, я вынуждена всё же вас оставить.

Лина Евгеньевна плавно удалилась из зала, попросив гостью не скучать, а та в свою очередь искренне заверила её в том, что о ней беспокоиться не стоит.

Татьянино одиночество среди роскоши чужой квартиры затянулось гораздо дольше трёх минут, и она начала подозревать, что «бомба» разорвалась с большим эффектом, чем можно было предположить, и, поэтому у неё возникло естественное желание немедленно уйти по-английски, чтобы избавить хозяйку от своего присутствия. Однако это желание показалось Тане проявлением невоспитанности, поэтому она осталась на месте, поглядывая то на окно, то на дверь, за которой скрылась Воронова.

Наконец, хозяйка возвратилась, и Рябинина, внутренне напрягшись, приготовилась к выплеску эмоций, но этого не произошло. Вглядываясь в лицо Лины Евгеньевны, она старалась прочесть в нём ответ на мучивший вопрос, но лицо женщины не выражало ничего, словно и не было ни фотографий, ни аудиозаписи, ни подробной пояснительной записки к ним.

Хозяйка предложила бесстрастным голосом:

– Может быть ещё кофе?

Татьяна восприняла это, как намёк на то, что пора уходить.

– Извините, Лина Евгеньевна, – произнесла она полу смущённо, – но мне пора.

– Подождите немного! – дама сорвалась с места – Я сейчас кое-куда позвоню. Это не займёт много времени, уверяю вас, Танечка!

– «Знаю я это ваше «недолго»! – возмутилась та про себя, горя единственным желанием оставить и эту квартиру, ставшую вдруг такой неуютной, и эту холеную, недоступную её пониманию, женщину.

Однако дама действительно возвратилась очень быстро, держа в руке обычный почтовый конверт. И только тут Таня заметила, как печальны, как несчастны, её глаза, и ей стало не по себе: охватило чувство вины и сочувствия. Хотелось дотронуться до руки женщины и сказать: