Игорь Мощук - Фабула. Монология в двенадцати меридиях

Тот день, который мы наметили с Димой для поездки в Кирилловское, был дуальным, словно сердце красавицы. Я садился в электричку на Удельной под проливным дождем, а уже в Зеленогорске лицемерное солнце вылезло из-за благородной тучи и блестело теперь на мокрой крыше вокзала обманчиво теплыми бликами. Мы договорились, что Миронов подхватит меня в Зеленогорске и мы вместе продолжим наш путь к месту погребения лета, на Антошину дачу.

Дима по своему обыкновению долго тряс мою руку, улыбался и смотрел в глаза. Калибровал, наверное. Сперва решили зайти в магазин. Лужковские были то ли вегетарианцы, то ли еще какие извращенцы от еды, но с некоторых пор перестали кушать мясо и пить алкоголь. Они утверждали, что пища должна быть благой, то есть сделанной с любовью и без насилия. На практике это означало следующее: меня будут кормить кускусом, тушеными овощами и другой невкусной флорой, если только я сам о себе не позабочусь. Я подумал, что хочу зажарить с любовью пополам большой кусок коровы и съесть его на благо самому себе. Аминь.

В алкогольном отделе случился конфуз. Дима сообщил, что принял очередной зарок – контракт со Вселенной, – строго предписывающий ему полный и окончательный отказ от спиртного. В случае нарушения зарока последствий было бы не избежать. Мироздание накажет. Уууууу. Я не удивился. За последние несколько лет мой друг опутал себя целой паутиной различных зароков и правил. Он отправлял в космос непреложные и ненарушимые обещания взамен на чудеса. При этом меня не покидало ощущение, что там, в эмпиреях, действует что-то вроде арбитражного суда, где можно выиграть дело о нарушении зарока, если суметь найти какую-нибудь лазейку в формулировке. Например, один из Мироновских зароков звучал так: «Если меня сейчас отпустят менты и я не попаду в тюрьму, обязуюсь никогда больше не курить марихуаносодержащие вещества на территории России, кроме тех случаев, когда мне нужно сниматься с более тяжелых наркотиков». Менты Диму тогда отпустили, и он действительно перестал курить, но постоянно задавался разными вопросами. Считается ли JWH марихуаносодержащим веществом? Можно ли покурить в поезде Санкт-Петербург – Симферополь, если знаешь, что до пересечения границы с Украиной не собираешься из него выходить? Казалось, что при наличии на небесах хорошего адвоката можно давать зароки, почти не опасаясь последствий.

Я неожиданно осознал, что на предстоящей вечеринке мне будет просто-напросто не с кем выпить. Какой конфуз! А ведь раньше Миронов умел выпивать. О да! Он делал это истово и беззаветно, словно первый или последний раз в жизни. Много, вдохновенно и однообразно тостовал, а затем, надравшись сверх всякой меры, делал ровно семь шагов на север и падал…

Мы выехали из Зеленогорска около пяти вечера через западные ворота. Дождь окончательно перестал, но полностью забыть его недавнее присутствие не получалось – мир вокруг выглядел болезненно мокрым и блестящим. Миронов сказал, что знает короткий путь до Кирилловского, и мы решили пренебречь банальностью трассы «Скандинавия» в пользу малоизученных сельских дорог.

Диалог не ладился. Взаимно разделяемых интересов у нас отродясь не водилось, мы с первых лет общались только на отвлеченные, общечеловеческие темы. Наши беседы обычно бывали так же абстрактны, как книжка Витольда Гомбровича, которую я пытался читать по пути в Зеленогорск. Попробовал заговорить о своих проблемах с женой, но быстро понял, что Диме это не очень интересно. Нет, он внимательно слушал и даже пытался давать советы, но я видел, что мыслями он далеко. У меня было такое чувство, будто мы с Димой знакомимся заново. Мой друг существовал очень быстро. С ним за две недели происходило столько событий, сколько с другими людьми не случается за год. Это феномен я назвал «необыкновенной плотностью жизни». Дима находился в постоянном режиме метаморфозы, ртутно меняясь чуть ли не ежедневно. Очень часто я ловил себя на мысли, что не виделся с ним всего несколько дней, но передо мной теперь совершенно другой человек. Что уж говорить про полгода. Мы ехали почти молча, обмениваясь малозначимыми словами, которые без малейшего эха полностью растворялись, едва произнесенные. Мы словно принюхивались друг к другу. Я чувствовал себя константной, неким ординаром, относительно которого можно измерить уровень наводнения в Диминой голове. А сам Дима как будто пытался понять, кто же сидит рядом с ним. Есть ли смысл вообще разговаривать с этим человеком?