Стефания Вишняк - Испекли мы каравай… Роман

Спустя два года неожиданный визит Катерине нанесла свекровь. Сначала Катерина терялась в догадках: «И че это ее черти приволочили: в такую даль, та по такому бездорожью? Може, этот, ее родимый Гаврыло там взорвался на своем бензовозе, она и прикатила попричитать та пожалеть сиротинушек? Если так, то туда ему и дорога…»

Но через мгновенье она уже дивилась себе, обнаружив, что при виде свекрови впервые испытывает удивительное спокойствие, словно обид и в помине не было: «Права была маменька: „…не таи ни на кого зла, Катенька, а времечко, оно с Божьей помощью само всё устроит и ранки подлечит..“ … Не боюся я теперь ни эту поганую бабку, ни ее Гаврыло! Сама виноватая, сама и буду выживать со своими детями… Сама поехала за этим паразитом в глухомань, нихто меня не тянул! Сама подпустила в свою жизнь этого проклятущего многоженца. И его мать тут ни при чем. А то, шо она ненавидит меня, то, наверна, есть за шо. Ей там, в Атбасаре и самой не сладко, поди, с таким сыночком; наверно, все печенки там ей уже повыворачивал за эти два то года, шо, вон, аж о внучатах своих вспомнила…»

– Хрыстос воскресе! – с характерным украинским акцентом поприветствовала ее Арина Александровна.

– Здрасьте… – вполголоса ответила Катерина.

– Так трэба жеш казати: «Войыстыну воскресе». Э-э-эх, безбожныки… О-о, чи ты ни одного яичка о то нэ покрасыла? – окинув зорким глазом жилище снохи, не дожидаясь ни ответа, ни приглашения, свекровь направилась к столу. – Та ничёго, Катя, ничёго.. А де жеш оци обыдва голодранця? Я жо тут им гостынчикив ось прывэзла, – развязывая узел белого, в мелкую крапинку платка, надтреснутым голосом проскрипела она, – оце ж усё у Храми, Катя, освящённэ. Та сама жеш о то исповэдалася, та причастылася… Та зви жеш дитэй о то!..

Придвинув к столу старый, грубо сколоченный табурет, свекровь устало на него опустилась и протяжно вздохнула. В ее вздохе, казалось, была сосредоточена вся горечь и бесконечная скорбь этого мира.

– Анька! Толька! Быстро идите все у хату! Баба ваша приехала! Та Кланьку ж не забудьте там… – окликнула мать с порога ребятню.

Бабушка, не подавая вида, что на самом деле не помнит, когда видела в последний раз своих внучат, начала раздавать гостинцы:

– Анька, та пидойды ж до бабы, онучечька. Скильки ж, вжэ тоби зараз рокив сполнылося, га? Чи ты нэ зразумиишь, шо баба к аже?

– Скоро будет пять! – отрапортовала доброй бабушке, раздающей вкуснятину, Анька.

– Вже пьять? Тоди дэржи, це – тоб и! – угостила она внучку конфетами, пряником и ярко-желтым яичком. – Ну, а ты жеш, чей о то хлопчик будэшь, га?

– Мамин. И мне три с половинкой года. – Толик, приблизившись к бабушке, доверчиво подставил обе ручонки в ожидании гостинцев.

– Та якый жеш, Толька, ты мамин, бо вылитый батько?! На ось – це тоби, – улыбнувшись беззубым ртом, бабушка щедро одарила и внука.– Бо твий батько такый жеш с амий був, колы був малэнький, як ты!

По правде говоря, Аньку с Толькой в этот момент мало волновало, кто на кого похож и, вразнобой поблагодарив бабу Аришу, они уселись на топчан и зашуршали фантиками от конфет.

– А хто ж за вас будэ казати: «Спасибо мами, спасибо Боженьке…», га? Чи заб улы, як бабушка вас вчила? – Арина Александровна шутливо погрозила внукам костлявым пальцем, и, повернувшись лицом к невестке, продолжила – оце ж у вивторок поминальный дэнь будэ, пиду на кладбыще, у с эбэ- в Атбасари… У мэнэ, жэш, Катя, сэстра помэрла… ще у Сретенье, – снова тяжело вздохнув, она выложила на стол несколько пасхальных яиц и горсть конфет, и стала завязывать узел платка.

До этой минуты неподвижно стоявшее на пороге хаты большеглазое существо с копной буйных каштановых кудрей на голове, вдруг ожило и тоже, довольно робко подошло к бабушке.

– О, а оце ще чиё – сос едско, чи шо?..– задорно спросила она, кивнув на ребенка.

– И это, мама, тоже наше!.. – нарочито задорно ответила Катерина, – и в следующем месяце ей сполнитца уже два…

Свекровь, часто моргая, в крайнем волнении смотрела на девочку. Обычно плутовато прищуренные глаза ее вдруг стали размером с пятак.

– Постой, постой… Так… цэ ж воно и ео то кошенятко, про якого мэни Гаврыло тоди казав, чи як?..– вновь обрела она дар речи после затянувшейся, было, паузы.

– Оно… – тяжело выдохнула Катерина.

– Так воно нэ помэрло?! – искренне удивилась Арина Александровна. – Вин жеш, кобелюка такый… вин мэни казав, що воно, той… Свят, Свят, Свят… Ще ж приихав тоди до мэнэ, злой, як собака – гу-у, аж искры из зубэй!.. – Понемногу справляясь с волнением, она продолжила уже тише: – Вин жеш, Катя, нэ по бабам, а у мэнэ усё цэ врэмья був… Мы ж, з ним тоди, грэшным дилом, та и подумалы, що похороныла ты бо о то кошенятко… Свят, Свят… Як назвалы-то ее?