Владимир Тучков: Психоз

Принято считать, что за час до начала землетрясения собаки покидают обреченный город.

Как мы должны воспринимать данное утверждение? Наверное, как легенду или миф, поскольку мы живем в центральной части России, вдали от сейсмически активных районов и, следовательно, не можем быть свидетелями подобных «исходов», которые при устном изложении неизменно сопровождаются восторгом рассказчика по поводу того, что братья наши меньшие наделены уникальной интуицией и предвидением, чего якобы лишены мы – оторванные, точнее, сами себя оторвавшие от матушки-природы, превратившиеся в бесчувственных чурбанов, руководствующихся в своих поступках вычитываемыми из газет, выслушиваемыми по радио и высматриваемыми по телевизору сводками и прогнозами. Ну а приборы, на которых зиждутся все эти сводки и прогнозы, как известно, не только неточны, но и имеют тенденцию ломаться в самый неподходящий момент.

Многие такую трактовку человека бездумно приемлют. То есть без каких бы то ни было сомнений и терзаний, без душевных мук, почти весело, почти с радостью соглашаются с тем, что современный человек интуитивно абсолютно туп. Словно речь идет о ком-то другом: о жирафе, о крокодиле, о бегемоте, но никак не о нем самом – о человеке.

Конечно, после всех этих слов автора вполне могут обвинить в антропософском шовинизме. Конечно! Однако автор готов привести ряд доказательств того, что подчас человек демонстрирует чудеса интуиции, недоступной ни одному из представителей земной фауны.

Все описанные ниже истории произошли с разными людьми, наделенными чрезвычайно обостренным чутьем опасности. Однако все они вместо своих индивидуальных имен имеют лишь обезличенное местоимение «Он». Это следует воспринимать отнюдь не как авторскую причуду, за которой якобы стоят не конкретные люди, а лишь простирается бесплотная и бесплодная бездна фантазии, а то и умышленного вранья. Отнюдь! «Он» в данном случае обозначает «человек», то есть представитель человечества, с которого автор при поддержке доброжелательно настроенного читателя пытается снять необоснованное обвинение в интуитивной тупости.

Беспрерывно и мерзко моросило. Однако толстый брезент испытанной походной куртки не пропускал влагу. Корзина медленно, но верно наполнялась опятами, которые дружно высыпали благодаря теплому и дождливому сентябрю.

Места были знакомые. Он облюбовал этот лес по Рижской дороге еще лет десять назад. И еще ни разу не разочаровался в нем. Даже в «пустую» осень привозил домой корзины по три. А в урожай дело порой доходило до десяти.

Еще одним достоинством этого леса была его непопулярность у грибников. Все сходили либо на две остановки раньше, либо ехали дальше. Так что он владел своей «грибной плантацией» практически безраздельно. Редко когда встречал за день хождения больше одного человека.

Под ногами начало чавкать, значит, надо поворачивать налево, к рухнувшей три года назад березе. Там наверняка есть чем поживиться…

Вдруг сзади хрустнула ветка. Потом другая. Обернулся, но никого не было. Наверное, метрах в ста кто-нибудь бродит. За кустами не видать.

Вот и поваленная береза. Не так чтобы много на ней опят высыпало, но все же штук сорок срезал. Поднялся с корточек, разминая начавшую уже уставать поясницу.

Позади опять хрустнуло. И послышалось, как кто-то продирается сквозь молоденькие елки. Ветви чиркали по одежде.

Он кашлянул, как бы давая знать: я здесь собираю. Есть у грибников неписаный закон – по пятам не ходить. И уж тем более не залезать под куст, если там кто-то уже пасется.

Обернулся. И увидел метрах в сорока фигуру в плаще с капюшоном, по-видимому, в офицерском.

Человек, который не мог не слышать его сигнального кашля, тем не менее приближался.

«Ладно, хрен с тобой, – подумал он раздраженно. – Поколупайся тут, а пойду спущусь в овражек. Там, наверно, есть что взять».

Однако человек в плаще продолжал топать сзади. И когда наступило редколесье, крикнул как-то странно, вроде бы с каким-то то ли сомнением, то ли с неуверенностью: «Эй, мил человек».

Хотя, может быть, долго подбирал в уме как обратиться: мужчина, гражданин, товарищ, шеф, мужик… Может быть, именно от этого голос прозвучал так неуверенно. Теперь ведь черт его знает как надо друг друга называть. Что называется, докувыркались, дореформировались.