Владимир Тучков - Психоз

8.53.30. 92 км.Он затормозил, резко, рискуя закувыркаться. Машина еще метров пятьдесят со страшным визгом скребла асфальт.

Не дожидаясь полной остановки, выскочил и рванул к противоположному кювету, отмечая боковым зрением, что преследователей пронесло метров на сорок дальше.

Бросился ничком в канаву, закрыв руками голову, – головой от Москвы, которая через несколько секунд превратится в гигантское смертоносное облако.

Выскочил на крыльцо и, пытаясь на бегу попасть в левый рукав телогрейки, бросился к сараю. Тут же вернулся с лопатой и рядом с клумбой начал ожесточенно копать яму, поминутно посматривая в небеса со страхом, с ужасом. Через четверть часа было по пояс. Опершись о край руками, выскочил. И начал штыком лопаты срубать цветы, под корень. Потом сгреб всё в яму и закопал, на что ушло еще пять минут. В последний раз посмотрел на небо, уже равнодушно. Посмотрел, чтобы уже больше никогда туда не смотреть. Закурил и сел на третью ступеньку крыльца. Было десять минут третьего.

Он остановился. Нагнулся. Развязал шнурок на левом ботинке. Вновь завязал его – другим способом. Выпрямился. В семи метрах перед ним в асфальт ударила двадцатикилограммовая ледяная глыба. На часах было ровно 00:00:00.

Спустился на лифте, открыл почтовый ящик. Было три часа дня. Ящик был пуст.

«Только без паники, без паники… – начал он уговаривать сам себя, – без паники!»

Услышав, что лифт пошел наверх, кинулся по лестнице обратно, на пятый.

Главное, обогнать лифт, тогда еще можно на что-то надеяться.

Кабина дернулась, и этажом ниже начали раскрываться двери, когда он уже два раза повернул ключ.

Теперь попить воды и думать!

Понятно, что ему из подъезда уже не выйти. Пуля или нож – какая разница. Не дадут выйти. Будут пасти и днем, и ночью, и утром и вечером, сменяя друг друга. И день, и неделю, и месяц. Сколько надо будет, столько и будут.

Оделся. Сунул в карман деньги и на цыпочках поднялся на девятый.

Люк, ведущий на чердак, был закрыт на висячий замок. Значит, перебраться в дальний подъезд было невозможно.

Однако присмотрелся и понял, что может сломать петли.

Вернулся в квартиру и прихватил обрезок водопроводной трубы.

«Только не греметь, только не греметь!» – думал он, просунув трубу в дужку замка, и осторожно, но и налегая изо всех сил, начал поворачивать рычаг. Раздался треск, и он еле успел схватить падающий замок, скрепляющий две пустые петли.

Поднявшись, посветил зажигалкой и обнаружил выключатель. Затхлое пространство наполнилось болезненным светом.

И, сдерживая заколотившееся от радости сердце, перешагивая через кучи какой-то дряни, кинулся к самому дальнему люку.

Однако он был заперт. Скорее всего на точно такой же замок. Безрезультатно подергав крышку, он бросился к следующему люку. То же самое…

Последняя надежда на спасение исчезла, когда попытался проникнуть в соседний со своим подъезд. И тогда он сел прямо на грязный пол и, глядя в одну точку, потихоньку завыл…

Опустошенно вернувшись домой, выглянул в окно, не отодвигая тюлевой занавески. У подъезда не было никого. Но это ни о чем не говорило. Точнее, не сулило ничего хорошего. Наблюдение-то все равно было. Он это знал наверняка.

Если бы его окно выходило на другую сторону, можно было бы спуститься ночью по веревке. Ну, не по веревке, так по чему-нибудь еще, все равно чего-нибудь навязал бы.

Конечно, соседи… Но кто его знает? И кто ему поверит? Кто впустит?

Да и он никого не знал. Если бы был уверен, что в 173-й какая-нибудь одинокая старушка, можно было бы связать ее к чертовой матери и рот заткнуть. Или по башке дать…

Но ведь дверь-то никто не откроет!

Скорую вызвать, про язву наплести, чтобы на носилках вынесли? Так не с головой же накроют! Тут и крышка!

Дом поджечь?!

Что, что, что?!

Ночь он не спал, чуть было не доведя себя до такого состояния, когда выкидываются из окна…

А потом понял.

Сделал шрам на щеке, глубоко полоснув бритвенным лезвием. И стал дожидаться, когда заживет, затянется, чтобы красная полоса была со стянутой по краям кожей.

Разделил еду на месяц.

Зарастал волосами.

Не мылся.

Изодрал старый костюм, в который уже не влезал. Но через месяц он на нем уже болтался. Обмазал брюки подсолнечным маслом, а потом втер в масло землю из цветочного горшка.

Когда был уже готов, то есть стал уже совсем другим человеком, другим внешне, плоскогубцами сломал два верхних передних зуба.