Александр Грановский - Амарок. Или Последняя игра

В сущности, у всех великих много общего.

Меняются только имена.

Что, впрочем, укладывается в диалектический и исторический материализмы (в которые, при желании, можно уложить все).

Даже этот страх – облепляющий страх ночи, когда начинаешь понимать, что все «достижения» такой же тлен, как и сама жизнь.

«Все проходит…». Время не различает ни рабов, ни героев, и начинает закрадываться еще не страх, а некое предощущение страха (которое, порой, сильнее) – страха за будущее. И настоящее. Которое ему уже не принадлежит.

И тогда ход – последняя надежда. Последнее испытание судьбы.

И, как всегда, это до дрожи знакомое, что в темноте кто-то есть. Может быть. Подстерегать… и только ждет момента, чтобы исполнить приговор.

Но секунды шли, растягивались до предельного озноба, а того, главного страха, не было. Он уверен, что распознал бы его сразу.

А вот Распутин распознать не смог. И никакой бог ему не помог. Хотя и повторял на каждом шагу: «По вере вашей да будет вам. По вере вашей…»?

В семинарии учили, что все могут получить от Бога ровно столько, сколько просят – найти ответы, какие ищут. Отворить те двери, в которые стучатся.

Может, Григорий не просил – не хотел просить (во всяком случае, для себя), ибо и так слишком много просил для других. Особенно в последнее время, которое ему уже не принадлежало.

И тогда он пишет это письмо царю, а на самом деле – Богу, которого вольно или невольно ставит перед выбором. И Бог, конечно, простить ему этой вольности не смог.

«Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурге. Я предчувствую, что умру до 1 января (1917 года). Я обращаюсь к Русскому Народу, к Папе, Маме и Детям (к Царю, Царице и их детям), всей русской Земле, что им следует знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно своими братьями – русскими крестьянами, то Ты, Русский Царь, не должен бояться за Детей Своих, – Они будут править в России еще сотни лет.

Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской, если услышишь Ты звон погребального колокола по убиенному Григорию, то знай: если в моей смерти виновен кто-то из Твоих родичей, то скажу Тебе, что никто из Твоей Семьи, никто из Твоих Детей и Родных не проживет более двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской Земли, пришествие антихриста, мор, нищету, поруганные храмы Божий, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом […].

Три раза по двадцать пять лет будут разбойники черные, слуги антихристовы, истреблять Народ Русский и Веру Православную. И я погибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о Своей Благословенной Семье!

ВАШ ГРИГОРИЙ»

И хотя, потом оказалось, что Распутина убил не Феликс Юсупов, а агент британского Секретного разведывательного бюро Освальд Рейнер, который тогда работал при императорском дворе в Петрограде, – в конечном счете, это ничего не меняет. Ценой своей жизни Григорий добился своего – послал миру предупреждение.

Но смертельный маховик было уже не остановить.

Расплата настигла Освальда в 1920 году в Финляндии. Пуля вошла ему точно в центр лба, как и у Григория Распутина.

Из признания агента выяснилось, что мотив убийства, в отличие от князя Феликса Юсупова и его друга Пуришкевича, у Рейнера был совсем другой. Британия боялась, что немцы через Распутина и его влияние на Николая второго, а главное – на его супругу будут стараться заключить сепаратный мир с Россией.

Если бы это произошло, то 350 тысяч германских солдат были бы переброшены на западный фронт, чего европейские союзники, конечно же, допустить не могли.

Тогда Германия и Россия могли оказаться в победителях. И вся история пошла бы по-другому. Ленина с кучкой замшелых революционеров никто бы в пломбированном вагоне в Россию не засылал. А делать революцию у своего родственника Ротшильда в Англии Троцкий бы просто не решился. Оставалась только Мексика, в которой, правда, нет пролетариата. Но Троцкий пролетариату никогда не доверял, ибо, как можно доверять людям, которым нечего терять. В теоретике Ленине он тоже успел разочароваться. Особенно после революции 1905 года, когда теория Маркса-Ленина потерпела полный крах.