Юлия Самарова - Сказка для взрослых, или 100-минутный фильм

– Я тоже слышал, – сказал Картон. – Шаги такие странные: шлеп-шлеп-шлеп, прям в диагональ крыши, прям будто маленького роста кто-то.

– И еще как крылья хлопали будто, но крылья большие, мощные, на голубей не похожи, – добавил Дрон. – Но видно никого не было. Мы ведь с вами одни тут обитаем? На крыше. Или не одни, получается?

– Голуби ночью спят, друзья мои.

– Кто это сейчас сказал из вас? – спросила Чиндрагон.

– Не я, – сказал Дрон.

– Не я, – сказал Картон.

– Мне страшно, – сказала Чиндрагон.

Они сложили свои карты на ящик, поставленный боком в виде стола, закурили и затаились на менее низких ящиках вокруг него в виде стульев. Вроде было тихо. Только ночная Москва спальной ночной окраины глубоко дышала.

– Может, показалось? Не хотелось бы чужих на нашей территории, – сказала Чиндрагон.

– Будем думать, что так.

– Будем, – согласились все трое.

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

Но им не показалось. Крыша уже была разделена на две части, ровно в диагональ. В другой ее части также сидели и курили двое. Маленький человек с планшетом, больше похожий на ребенка подросшего возраста, и высокая и красивая девушка с длинными волосами цвета залитой солнцем вечерней пустыни. Самым необычным образом на спине у девушки на месте лопаток располагались большие белые крылья, практически закрывавшие ей всю спину. Они абсолютно не мешали ей, хотя, когда она сидела на ящике, ее крылья почти лежали на полу, закрывая ее колени, что совсем не нарушало гармоничного вида. Даже дымящаяся сигарета в руке не могла испортить ее.

Они еще какое-то время сидели молча. Маленький человек по-прежнему залипал в свой планшет, а девушка, не расставаясь с сигаретой, смотрела куда-то вдаль, туда, где небо уходило в горизонт.

– Верона, они же не смогут тебя увидеть – эти наши соседи по крыше?

– Нет, Берт, они меня ощущают, возможно слышат, а вот увидеть – вряд ли, – ответила девушка. – А вот тебя они слышат и видят, поэтому не спеши с ними здороваться. Пусть это произойдет как можно позже.

– Итак, детка, – продолжил Берт, – напомни, зачем мы здесь?

– Ну, я – оттого, что у меня есть ряд нерешенных вопросов, ну а ты, видимо, потому, что тебя папа попросил… Или какой у вас там договор? Типа присматривать за мной.

– Не присматривать, а помогать, если что… – обиженно проговорил Берт.

– Ну вот видишь? Сам все знаешь, – неожиданно мягким голосом сказала Верона. – Ты же проводник, работа у тебя такая, между этим светом и тем, между проекциями и мной, между мамой и папой… Если вдруг что-то… Я же без тебя могу наделать всякие неразумные вещи, если вдруг совсем потеряю баланс между маминой и папиной половиной.

Она говорила таким мягким, обволакивающим и завораживающим голосом, что, если бы кто-то подслушал их со стороны, это бы звучало не меньше чем признание в любви. Оборвав ее на полуслове, Берт воскликнул:

– Спасибо, Верона, я понял.

В ту же секунду крылья с оглушающим хлопком распахнулись, подняли ее вверх, и девушка уже как коршун оказалась прямо над его головой, ее глаза смотрели ему прямо в глаза, только сверху, их залила черная ночь, глазницы стали пустыми и бездонными… Верона сделала глубокий выдох, что было больше похоже на шипение.

– Все время забываю, Верона, какой у тебя размах крыльев? – спросил Берт, не меняя своего сидячего положения и не выпуская из рук своего планшета.

– А-ха-ха-ха! – засмеялась Верона совершенно детским смехом, уже сидя напротив него и вертя в своих длинных и тонких пальцах новую сигарету. – Три с половиной метра, Берт.

– Да. Забыл. Всегда удивлялся, как ты умудряешься их прятать? – спросил он вежливо, поднеся зажигалку к ее сигарете.

– Папа научил, – кивнула в ответ девушка, выдыхая дым. – Хороша бы я была в Москве с крыльями?

– Бог мой! – воскликнул Берт. – Так ты не иначе как намерена здесь задержаться?

– Как думаешь, Берт? Какие туфли мне бы подошли? Только так, чтоб было красиво, – спросила девушка, вытягивая свою красивую босую ножку.

– Демон мой! – воскликнул он еще раз. – Ты намерена опуститься еще ниже? Ты будешь ходить по земле ногами, и еще к тому же в туфлях?

– Скажи мне, Берт, почему ты все время вспоминаешь то маму, то папу? Ты уже выбери кого-нибудь одного и цитируй. А то никак ты не определишься за столько лет.

– Не могу, детка. Они мне дороги оба, я не готов отказаться ни от кого из них.

– Вот и я не готова, – согласилась Верона с тоской в своем снова уже мягком голосе.