Дмитрий Красавин - Свойство очаровываться миром

Вот она раздает голодающим рис. Вот меняет прокаженному белье и обрабатывает раны целебной мазью. Дежурит у кроватки умирающего от рака ребенка…

Но Мать Тереза, восседающая на рикше? Что-то неприятное, отталкивающее открывалось в этой картине.

И в этот момент, словно иллюстрация к нашему диалогу, на дороге показался очередной рикша. Он довольно бодро тянул за собой тележку, на которой восседала пара европейцев.

Молодые парни потягивали из баночек пиво, чему-то улыбались, изредка посматривали по сторонам, любуясь достопримечательностями, и вели неспешный разговор. Возможно, логически безупречный, о том, как это здорово – поощрять честный труд индусов.

В равной степени изумленный и тем, как легко можно обмануться убедительностью логики, и тем, насколько она беспомощна, когда дело касается нравственных вопросов, я шагнул обратно с проезжей части на тротуар.

– Давай подумаем, как поделикатней ему помочь, чтобы не унизить шубой с барского плеча, – предложила Ира.

– Нет ни одной идеи.

– Предлагаю подойти, поговорить с ним, а дальше видно будет.

Мы прошли по тротуару метров сто вперед до пешеходного перехода, пересекли улицу, а когда приблизились к рикше, увидели, что отодвинувшись от колеса в тень телеги, и положив голову на камни мостовой, он крепко спит. Из заднего кармана брюк, почти вываливаясь наружу, торчал холщовый мешочек.

И тут меня осенило. Достав из своего портмоне бумажку в тысячу рупий, я нагнулся к рикше, двумя пальцами вытащил из его кармана мешочек, положил туда купюру и только собрался было вернуть этот своеобразный кошелек на место, как рикша резко ударил себя ладонью левой руки по карману, в котором только что находилась вся его дневная выручка, тут же повернулся к нам лицом и сел.

– Это не у вас из кармана выпало? – протянул я ему мешочек.

Он схватил его, с подозрением и испугом оглядывая нас.

Ира сложила ладони на груди, поклонилась рикше и прошептала:

– Намасте 2 2 Намасте – знак приветствия и прощания в Индии. Один из вариантов перевода с санскрита «Божественное во мне приветствует и соединяется с божественным в тебе». .

Я последовал ее примеру, и, не ожидая от старого индуса ответных знаков вежливости, взявшись за руки, мы счастливые побежали к гостинице.

Пытаясь передать показания газового счетчика, сотый раз нажимаю на телефоне кнопочку повтора – в ответ короткие гудки. В груди нарастает раздражение – двадцать первый век, а нормальную связь никак не наладят. Пробую набрать номер снова – бесполезно.

Наконец дозвонился.

Пошли длинные гудки.

Я терпеливо жду.

Спустя минуту или две трубку подняли, и – молчание.

– Алло, – кричу. – Примите показания счетчика.

– Вы кто? – раздается в ответ приглушенный расстоянием женский голос.

– Абонент 358672.

– Шпион что ли?

– Фрунзе, 53. Квартира 28, – несет меня по инерции.

В трубке снова воцарилось молчание.

– Алло, вы меня слышите?

– Мне сейчас так плохо. Поговори со мною, – тихо просит незнакомка и еще тише прибавляет: – Пожалуйста.

Я бросаю трубку, с минуту ошалело гляжу на кнопочки телефона и вдруг всеми фибрами души осознаю, что только что кого-то предал. У меня просили капельку тепла, капельку участия.

А я…

Судорожно набрав знакомый номер и дождавшись соединения, кричу:

– Алло! Это снова я!

– Горгаз, – устало произносят на другом конце провода.

– Кто?

– Ваш абонентский номер, пожалуйста.

Я тихо кладу трубку на рычажки.

Меняя комбинации цифр, бессчетное число раз пытаюсь повторить случайную ошибку – безрезультатно.

Дважды в одну реку не входят.

Прости меня, незнакомка.

Невысокое деревянное здание аэровокзала было переполнено народом. Люди сидели и лежали на стоящих посреди зала ожидания лавках, на чемоданах, узлах, коробках… Самолеты ввиду неблагоприятных метеоусловий не летали уже третий день. Аэропорт, отгороженный от всего мира пеленой дождей, тоскливо плыл среди пустоты бесчисленных туч в четвертые сутки ожидания. Тяжелые капли воды, переливаясь в его огнях, рикошетили с окружающих здание тополей на окна, плющились и извилистыми ручейками стекали вниз.

Дождь, дождь, дождь… Что может быть грустнее затяжного дождя?

Устав лежать, стоять, перелистывать журналы, бродить бесцельно по переполненным залам аэропорта – устав ждать, я сидел на полу, облокотившись о перегородку, отделявшую окошечко кассы от остального пространства зала ожидания. Напротив меня, улегшись на большой бесформенный тюк и прикрыв лицо газетой, дремал невысокий коренастый мужчина средних лет. Около него на краешке лавки с книгой в руках сидела довольно миловидная девушка возраста Джульетты или чуть постарше. Поодаль, немного левее, рядом с небольшим рюкзаком, сверху которого лежала обернутая в целлофан гитара, примостился паренек в поношенной серой гимнастерке. Гимнастерка была заправлена в фирменные джинсы, ворот расстегнут так, что в разрезе был виден болтающийся на шнурке зуб медведя.