Юлия Доброван - Любить Человека - Кончиками пальцев…

Ледяным весенним горным потоком музыка вливалась в самую душу, остужая внутренности и отрезвляя своей чистотой. Она была целебной, клянусь! Такие звуки не могут нести в себе ничего, кроме исцеления! Это сущее волшебство, созданное благословенными пальцами музыкантов. Я мог бы слушать эту исповедь вечно, качаясь в невесомых тёплых волнах бесконечного океана или представляя себя в удобном гамаке где-нибудь на окраине Эдинбурга, среди вековых дубов и неудержимых, пахнущих свежими травами ветров… но внезапно все звуки исчезают, и зал взрывается овациями.

«Неужели конец? – спрашиваю самого себя, неохотно открывая глаза. – Так скоро?»

– А вот и он, – шепчет Грейс практически в самое ухо, а после ласково берёт меня за руку, словно обещая безмолвную поддержку.

И прежде чем я успеваю что-либо понять, на сцене появляется он. Нет, не так – Он !

Мой незнакомец.

Моё наваждение и моё же проклятие.

Я вздрагиваю, словно через моё тело проходит мощнейшая молния. А дальше все звуки и запахи, все отвлекающие шумы и лица вдруг перестают существовать. Весь мир растворяется, сужается до одной лишь точки, ярко освещённой прожекторным лучом – до Его прекрасного лица.

Как такое возможно? Это насмешка вселенной или подарок судьбы? Как человек, которого я так самозабвенно искал всё это время, мог сейчас стоять предо мною? На расстоянии всего нескольких ярдов. Сущий пустяк. Ничтожная малость по сравнению с целым Лондоном, но… но, клянусь, эти несколько ярдов ощущались бескрайним океаном, преодолеть который у меня не было никаких шансов.

Он стоял в самом центре сцены, в той точке, что обычно отводится солистам, и с лёгкой улыбкой разглядывал зал в ожидании, пока утихнет гул аплодисментов. А я в эти секунды испытывал совершенно неописуемые эмоции: от восторга, потому что наконец-то нашёл его и теперь ни за что не упущу, до неаргументированной здравым смыслом, неподконтрольной логике ревности, потому как глаза его блуждали по чьим угодно лицам, кроме моего.

И если бы в тот миг я был способен рационально мыслить и анализировать, я бы непременно задался вопросом, а знала ли Грейс, на чей концерт привела меня? Имела ли её инициатива выхода в свет дополнительные мотивы или сегодняшний концерт камерного оркестра был выбран случайным образом?..

О, если бы я мог об этом задуматься… Но я не мог. Не мог! Всё, о чём я мог думать – это его лицо. Всё, что я видел перед собою – его лицо. Всё, что я хотел ощущать – его лицо.

Он был везде: в каждом блике неяркого света, в каждом ударе моего сердца, в каждом вдохе… В тот миг он был для меня целым миром. Или мир был Им – не знаю.

А потом он поднёс скрипку к плечу, устроил подбородок на подбородник и медленно, словно на струнах спали бабочки, коснулся их смычком.

Я не слышал музыки. В тот вечер не слышал ни единого звука. Но, клянусь, я видел танец.

Словно одурманенный цыганской гадалкой, я был прикован к этому зрелищу: его плавные, грациозные движения опьяняли то своей лёгкостью, то уверенностью и дерзостью. Сосредоточенное лицо сменяло десятки или даже сотни эмоций – я чувствовал каждую из них! Глубочайшую скорбь, когда он смотрел куда-то вдаль, но не видел абсолютно никого, потому как на деле он вглядывался вглубь себя самого, в собственную душу. И по-детски наивную радость, что отражалась игривым прищуром его неземных глаз и озорной улыбкой дивных губ. Ещё была страсть с лихорадочным блеском. И боль, что бывает, когда теряешь самое ценное. А после он снова загорался каким-то странным, сжигающим и меня вместе с ним огнём, и мне казалось, что если бы кто-нибудь прямо сейчас осмелился поцеловать этого человека, непременно ощутил бы вкус острого перца на губах…

Он танцевал со своей партнёршей-скрипкой, снова и снова признаваясь ей в любви, а я боялся даже моргнуть, дабы не упустить ни секунды этого невероятного зрелища. Мои вспотевшие ладони самовольно сжимались в кулаки, а дыхание сбивалось, едва он отводил смычок в сторону и бросал взгляд в зал. Я чувствовал себя подстреленным фазаном, пойманной в силки лисицей, загнанной королевскими ловчими псами косулей, которую вот-вот подадут к столу. И это было потрясающее ощущение! Сегодня он вёл меня, а я слепо подчинялся. Он правил балом, а я волею судьбы оказался в числе приглашённых. Он задавал темп танца, а я покорно следовал за ним по пятам. Он…

Я не соврал, когда сказал, что не слышал ни единого звука. Его скрипка так и осталась безмолвной для меня, потому что я был сражён задолго до того, как его пальцы сомкнулись вокруг грифа. Быть может, это была какая-то защитная реакция моего организма? Нечто вроде инстинкта самосохранения? Потому что если бы тогда на меня обрушилось всё и сразу – и он сам, и его потрясающая игра – моё сердце вряд ли справилось бы с таким объёмом счастья, и я бы непременно испортил этот замечательный вечер своей преждевременной кончиной.