Алексей обернулся мигом. Затаились в беседке под грибком, словно малые дети, и стали делиться воспоминаниями.
Когда ополовинили вторую, тем более, что никто не мешал, я заметил грустинку в глазах всегда весёлого Алёшки.
– Что, – говорю, – сидишь, как ворон на суку, клюв повесивши?
Ничего на это не ответил приятель, но к бутылке потянулся со вздохом, а потом убито так спрашивает:
– Помнишь, осенью я на день рождения ходил?
– Как не помнить? – отвечаю сходу.– Очень ты тогда веселился и на скорый блуд намекал.
– Какие там намёки? Всё случилось в наилучшем виде, как и не думалось.
– Поздравляю от души, – сказал я, но не позавидовал, потому, как такого угощенья у меня дома хоть ковшиком хлебай.
– Не с чем поздравлять-то, – вздохнул Лёшка и горестно повесил руки меж колен прямо со стаканом.
– Сам себе накаркал, – догадался я, – неподъёмно подцепил со всей радости?
– Хуже, – выдавил Алексей и весь скукожился словно бездомный пёс возле ларька с шаурмой.
– Неужто неоперабельно? – вспомнил я страшный медицинский термин и вспотел.
– Совсем дело плохо, – о чём-то своём прошелестел бывший полноценный приятель.
– Крепись Алексей, – по привычке стороннего соболезнования сказал я твёрдо, но инстинктивно пересел на край скамейки и придвинул поближе свой стакан.– А Нелька-то что?
Сосед слабо махнул рукой, как во след отходящему поезду жизни.
Тут я не выдержал слизняцкой покорности и заявил Лёшке со всей пролетарской прямотой:
– Перестань сиськи мять и выкладывай, что стряслось. Найдём выход из положения, зуб даю на холодец, – закончил я с юмором завзятого сидельца.
Страдалец посмотрел мне прямо в лоб и, смирившись с неизбежностью, как-то буднично поведал:
– У Нельки месячные уже по третьему сроку задерживаются.
У меня прямо камень с сердца, раз никакой инфекции, а у нас ещё оставалось разлить раза на два.
– Коли задерживаются, то может быть и простудное, – стал я развивать трезвую мысль, как старый гинеколог, которому уже обрыдло заглядывать под хвост каждой кобылке.– Может и не залетел ты на наследство с первого раза. Может, и нет твоей вины в будущем приплоде.
– Да мы с нею всю зиму друг от друга не отходили, не считая рабочих дней, – оживился воспоминаниями Алексей.
– Тогда что? Тогда женись хоть добровольно-гражданским, хоть принудительно-военным браком. Сейчас, что Нелька, что Тамарка, но алименты срубят, – как старший товарищ рассудил я и закончил философски:– За всё надо платить, такой у нас крест и принудиловка.
Когда тара опустела, вопрос со свадьбой отпал сам собой до более тёплых дней. А что до магазина, так к Майским на месте старой библиотеки открыли новую торговую точку с ласковым названием «Лилия», но на нашей стороне дороги. Магазин не такой богатый, как «Мартин», но терпеть можно. Так что у нас теперь всё путём. И с товарооборотом, и с безопасностью движения.
Хорошо в деревне летом,
Пристаёт загар с рассветом,
Выйдешь в поле рожь примять,
Далеко тебя видать,
Ветер волосы колышет,
Ах, какая благодать!
Как же был прав классик, повествуя нам о красотах сельского уклада жизни! Так и встаёт перед мысленным взором неохватная ширь посевных площадей, непролазная топь заливных лугов и лёгкий туман дымогарных труб над родной деревней, где в каждой хате полная квашня материального достатка. Так и хочется, раскинув руки шире плеч, объять родину своего детства и прижаться горячей щекой к отчему порогу. Да, люблю я, грешным делом, стряхнуть городскую пыль с покатых плеч и окунуться с головой в деревенские истоки, несмотря на то, что давно уже, считай с пионерского совершеннолетия, существую отдельно от крестьянства и его праведных трудов. Но сельский быт, с таким трудом заложенный в меня родителем, по-прежнему близок мне и дорог, как луч света в непогоду, поэтому люблю грозу, если она стороной. Да и как можно не обожать село, где жизнь взахлёб до полного слияния с первобытной природой? И особенно в летний период урожая, когда каждый крестьянский клин радует укосами трав и урожайностью зернобобовых, когда в хлевах повсеместный отёл и падёж, а на майданах хороводы из красных баб и затейливые запевки ряжих мужиков. Во всю ивановскую ширь грядут по полям и весям праздники дождинок хлебных злаков и уборки в закрома корнеплодов с целинных и залежных земель. Когда счёт ведётся не на пуды, как принято исстари у древних хлеборобов, а на полноценные центнеры метрических весовых норм, дабы не только хуторяне, но и мелкие школьники могли бегло оценить урожайное богатство с родного чернозёма и супесчаника, ссыпаемое зерновыми комбайнёрами в закрома.
Читать дальше