Михаил Александров - Иди

– А Ленинград не проедем? – Забеспокоился Мишка.

– Нет, не проедем, там конечная, и все выходят, дальше не увезут. – Засмеялся папка.

Что такое конечная, было не понятно, но раз дальше не повезут беспокоиться нечего.

Потом проснулись бабушка с Женькой, парни забрались на верхние полки, спать дальше, и целое нижнее сиденье оказалось свободным. Мишка с Женькой поспорили за место у окна и чуть не подрались, в итоге было решено, что сидеть у окна они будут по очереди.

Поели варёных яиц с хлебом и огурцами, запили молоком из бутылки и дети стали смотреть на мелькающие столбы, проплывающие поля, деревни и отдельные станционные домики. К обеду въехали в город, Мишка снова забеспокоился, как бы не проехать Ленинград, но ему объяснили, что это станция со смешным названием Мга, на которой поезд будет стоять долго, так как тут меняют паровоз на тепловоз. Поезд несколько раз дёргался, но никуда не ехал.

Наконец поехали дальше. За окном становилось всё интереснее, чаще и чаще появлялись дома большие, в несколько этажей. Мишка смотрел на такое чудо во все глаза и каждый раз, когда видел большой дом, спрашивал:

– Это уже Ленинград?

Но ему говорили, что это ещё не Ленинград, называли какие-то непонятные названия, которых он всё равно не знал.

А вот уже и Ленинград, поезд медленно ползёт между другими поездами, товарными и пассажирскими, вокруг какие-то серые непонятные строения, похожие на огромные сараи. Мишка ничего не понимает, а где же красивые дома, о которых ему рассказывали, неужели весь Ленинград состоит из этих страшных сараев и рельсов? Пассажиры начали доставать свои котомки и выстраиваться в проходе. Папка, с бабушкой Кирой тоже вытаскивают, снимают с полок свои вещи, ставят всё на сидения, все готовятся к выходу.

Остановились. Народ медленно двинулся по проходу. Бабушка Кира взяла Женьку за руку и ушла вперёд, занимать очередь на такси. Мишка с папкой выходят, папка оставляет Мишку на перроне, а сам возвращается в вагон за остальными пожитками. Вокруг бегут и идут множество людей, с мешками, чемоданами, узлами и коробками, Мишка смотрит на них и никого не узнаёт, ни одного знакомого лица, становится страшно, хочется заплакать, он садится на корточки и прижимается к своему мешку с картошкой.

Наконец-то папка вынес все вещи, узлы и корзинки, составил всё на землю и они стали ждать бабушку. Народ пробежал, осталось совсем немного, кто никуда не спешил, или так же кого-то ждал. Бабушка пришла с носильщиком, который вёз большую тележку, на неё папка и загрузили всё имущество. Носильщик предложил и Мишке забраться на тележку, но он отказался:

– Что я маленький, сам пойду.

Бабушка Кира поторапливала:

– Давайте быстрее, Женька там один в очереди, как бы не испугался, я попросила за ним присмотреть, но давайте по быстрее.

Носильщик пошёл так быстро, крича то и дело на ходу: «Поберегись!», что приехавшим пришлось почти бежать, Мишке снова стало страшно, и он вцепился в папкин рукав. На улице, куда они вышли с вокзала, опять было народу видимо – не видимо. Подошли к очереди на такси, нашли Женьку, тот стоял совершенно спокойно и совсем не боялся.

Мишка крутил головой, но рассмотреть всё равно не успевал ничего. Подъезжали и отъезжали красивые машины, дальше по улице несколько раз прозвенел и проехал трамвай, автобусы, троллейбусы, сколько же всего много, и везде люди. Дома, в деревне у Мишки была книжка «Азбука», по которой он научился читать, там все эти трамваи – троллейбусы, конечно, нарисованы, но что их так много, представить он себе не мог. Папкин рукав на всякий случай он всё же не отпускал, так и продвигаясь вместе с ним по очереди.

Таксист, усатый дядька в фуражке, распахнул двери и приказал всем забираться, а сам начал укладывать в багажник, сзади машины, многочисленные вещи. Бабушка уселась вперёд, дети с папкой сзади, машина была шикарная, мягкий диван и большие стёкла, через которые всё видно. Захлопнули двери и машина понеслась.

– Лиговка, – говорила бабушка, – мы здесь жили до тридцать второго, потом переехали на Литейный, а после войны на Стачек.

Таксист кивает головой, а Мишка во все глаза разглядывал Ленинград. Красивых домов, как он их себе представлял, так и не увидел, всё какое-то серое и огромное, что же тут красивого? А где тут гулять, не понятно. Не леса, не пруда за всю дорогу не встретилось. Почему-то стало снова грустно, и уже который раз с отъезда из деревни, захотелось плакать. Грустные мысли накатили волной, Мишка уткнулся папке в бок и заскулил: