Елена Селестин - Свидетель Пикассо

– Я так рад знакомству! Ценю ваши… твои стихи, особенно из последнего сборника.

Официант принес чашку кофе и круассан на серебряном подносе, рядом в тисненой кожаной паке с вензелями лежал счет.

Пабло дружески потрепал официанта по руке:

– Паскаль, мы обедать не будем. Торопимся домой, да и собака ждет.

– У тебя и сейчас собака? – Кофе показался Сабу восхитительным.

– Саб ведь тоже чудесно пишет, – громко сказал Пикассо, обращаясь к Элюару.

– Что ты, Пабло, давно уже нет! – запротестовал Саб.

– Нам бы собраться и почитать стихи, – откликнулся Элюар.

– И стихи Пабло тоже надо всем послушать, – напомнил Сабартес.

Спутница Элюара смеялась и все время взглядывала на Поля, было заметно, что она влюблена. Сабу казалось, что так должна звучать свирель в древнем храме на цветущих островах, звонко и нежно.

– Быстро допивай, нам пора, – сказал Пикассо.

Саб соображал, как поступить со счетом за круассан и чашку кофе с крошечным печеньем, сумма показалась ему чудовищной; за эти деньги в Барселоне можно хорошо пообедать. Как это они целый день здесь сидят, да еще и пьют вино! Неплохо живет парижская богема. Саб полез в нагрудный карман пиджака за кошельком, помедлил еще и положил на поднос десять франков, мельче купюры не было.

Они ушли, не дождавшись сдачи. Саб стыдился, что вынужден думать о плате за чашку кофе. На улице начался сильный дождь, пришлось не идти, а бежать, Саб ковылял со своим чемоданчиком, Пабло курил на ходу.

– Ну что ты тащишься, как старик, давай побыстрее, моя собака может надуть лужу, – подгонял Пикассо.

Темнело, но в большом подъезде можно было видеть мраморную лестницу, неимоверно широкую, с плавными изгибами. И вдруг послышался жуткий звук, завывание потустороннего существа.

– Так меня встречает мой пес, – объяснил Пабло.

Пока он открывал тяжелую дверь, вой превратился в звонкий лай, огромная худая собака выскочила из квартиры и стремительно бросилась на Саба. Он всегда боялся собак и тотчас ринулся по темной лестнице, рискуя загреметь вниз.

– Стой спокойно, да стой ты на месте! – закричал Пабло. – Он ничего не сделает, главное, не двигайся! Он вырос, а ведет себя как щенок.

Саб, не выпуская чемоданчик, свободной рукой вцепился в перила.

– Стоять, Эльф, засранец, веди себя прилично, фу! – Пабло наподдал ладонью по тощему заду собаки. – Это друг! Фу, я сказал, отстань, гаденыш…

Собака убрала лапы с плеч Саба, но не спускала с него глаз, продолжая рычать и скалить зубы. Саб боялся поднять руку, чтобы поправить съехавшие набок очки, которые могли упасть и разбиться на мраморном полу.

Пикассо рассмеялся:

– Ты все еще боишься собак.

– У меня их никогда не было.

– Он тебя обнюхал и приставать, наверное, больше не будет.

Это «наверное» не успокоило Саба.

– Заходи, я возьму твой чемодан.

Собака завиляла хвостом и потеряла интерес к гостю. Саб шагнул внутрь квартиры, но не мог ничего увидеть из-за темноты.

– Там второй этаж и моя мастерская, – объяснял Пикассо, показывая в угол зала, где была лестница. – Моя! Это был мой этаж, даже не разрешал «этой» туда входить. И вот он опечатан, а я должен жить в комнатах этой суки. Представляешь, как я это все ненавижу?! Сейчас свет зажгу.

Гостиная была огромной, на улицу выходили три окна от пола и до потолка, метра по четыре в высоту. Даже в полумраке был виден массивный камин, отделанный светлым мрамором, украшенный полуколоннами. По углам зала стояли круглые кресла и канапе, все в холщовых чехлах, на них кучами лежали сумки, журналы, одежда и коробки. В центре криво располагался овальный стол на крепких выгнутых ножках, наполовину заставленный посудой, бутылками. Было еще несколько столиков, на них тоже были навалены книги и бумаги, каталоги, стаканы и чашки, разноцветные мелочи, много хлама валялось на полу. Стены были голыми, по стенам и с потолка свисали толстые разноцветные шнуры, на некоторых висели – большая конфета в желтой фольге, какой-то камень, перевязанный бечевкой, растрепанная кукла. Около стены и на каминной стойке стояли корявые фигурки-скульптуры, деревянные, медные, сделанные из проволоки.

Пабло, не снимая пальто, ходил и зажигал лампы на столиках, включал торшеры со старомодными абажурами. Собака, опустив хвост, бродила за ним, уставившись на пятки хозяина.

– На этом этаже раньше жила «она», – повторил Пабло, не называя бывшую жену ни по имени, ни «женой». – А когда пришли приставы… слизняки, шакалы проклятые! Собрали и заперли все ценное. Прямо при мне лапали мои картины, сволочи, снимали со стен! Вот когда я пожалел, что у меня нет оружия! Еще и опечатали мастерскую, я тебе покажу потом, налепили свои грязные бумажки с печатями. Хотя это смех, конечно, я здесь столько лет живу и знаю, как пробраться в мастерскую, плевал я на их печати. Только не хочу. Не желаю – и все! Заперли даже рисунки, скульптуры… я чуть не свихнулся от бешенства, ненавижу их грязные лапы, просто ненавижу.