Юлия Тимур - За чашечкой турецкого кофе. Рассказы-миниатюры о жизни в Турции

Фирюзе, прикрыв морщинистой ладонью глаза, сидела на ступеньках своего дома и смотрела куда-то в ведомую только ей даль.

Сколько раз соседские детишки, пробегавшие мимо дома тети Фирюзе, заставали ее в этой позе.

«Тейзе (тетушка), с тобой все в порядке?» – останавилась маленькая Назлы, заботливо глядя на старушку.

«Все хорошо, дорогая, задумалась немного. Зайди в дом, возьми леденцов, они на столе, угости ребятишек!»

Тетушка Фирюзе всегда привечала детей. Сладости в ее доме не переводились и покупались специально для дворовых ребят, « чтобы жизнь их была слаще,» -шутила Фирюзе.

Детишки знали об этом и обязательно пробегали мимо этого гостеприимного дома.

«О чем ты думаешь, тетя?» – стараясь заглянуть в глаза женщине, спрашивает Семра, юркая девчушка лет шести.

«О том, как когда- то, как и ты, очень любила бегать по полю, искать волшебные цветы, вдыхать их аромат, а потом, что есть мочи, бежать к морю и, бросив в волны цветы, смотреть, как они плывут куда- то вдаль и мечтать о путешествиях.»

«Ты была такой же маленькой, как и я?!» – недоверчиво смотрит на старушку Семра.-«А где же та девочка, куда она пропала, она уехала? – никак не может взять в толк озорница, что та девочка и есть сегодняшняя тетя Фирюзе.

«Была, дочка, была!» – качает головой Фирюзе, улыбаясь девочке и своим, далёким мыслям- воспоминаниям.

Одинока. Росла Фирюзе в большой семье, да по тем временам у всех семьи были большие. Это сейчас много детей- роскошь, а тогда об этом никто не думал.

Красавица, тонкие черты лица, зеленые глаза, с коричневыми вкраплениями, когда смеялась- светлели, становились мятными, сердилась и темнели глаза, становились почти черными, метали искры и заставляли людей замолчать.

Такую красавицу ни раз сватали, да отец так любил свою дочку, что всем капризам ее потакал: не по сердцу и сваты отправлялись ни с чем.

Мать только плечами пожимала:

«Ох, гляди, девонька, красота недолговечна, так и останешься одна!»

А красавица заливалась своим веселым смехом и прятала глаза. Уже любила, Невзата, но сказать про то не смела: женат был он.

Шли годы. Заболела мать и Фирюзе практически ее не оставляла.

«Красивая и сердце доброе, отзывчивое, любящее, эх, не к добру, Фирюзе, ищи свое счастье, не сиди ты со мной! Век мой не долог, а тебе бы мужа, детей. Кто защитит тебя, доченька?» – причитала мать.

«Мама, не судьба значит, а тебя не брошу.» – говорила и вытирала маме сухой рот, потрескавшийся от болезни.

«Мама- мама,» – проговорила вслух Фирюзе. И слезы покатились по иссушенной годами коже, оставляя в уголках все тех же зеленых глаз яркие блестящие дорожки.

Фирюзе прекрыла их ладонью, а Семра тут же, вскинув брови вверх, заметила:

«Ты плачешь, тетушка?»

И обняла старушку, прильнула к ней своим маленьким теплым личиком.

«Все будет хорошо, тетя! и Азиз приедет обязательно!» – почему- то сказала она.

Азиз. Сын Невзата. Много лет прошло с той поры, как впервые, увидев Невзата, полюбила его. Да женат был и жену свою любил. Не судьба.

Так, да не совсем так. Овдовел Невзат. Дети его выросли, все, кроме Азиза, последнего, маминого сына. И когда отец женился во второй раз, не принял Азиз мачеху: волченком смотрел, из дома убегал, грубил и доводил Фирюзе до слез, уходил жить в дом старшего брата, откуда его забирали любящий отец и Фирюзе.

«Ах, Невзат- Невзат, рано ты ушел от нас, оставил…» – еще одна крупная слеза покатилась по щеке Фирюзе, но, увидев испуганное лицо Семры, ручей, готовый превратиться в море, высох так же внезапно, как и появился.

После смерти отца Азиз насовсем переехал в дом старшего брата, не мог простить вторую жену отца, и за то, что второй стала, и за то, что отец умер.