Игорь Смирнов - Мания преследования

Я тогда всерьёз так считал.

Я даже подбирался перечитать эпопею. Книга всех времён и народов у меня есть, – но слишком долго подбирался, руки не дошли.

А ещё кроме журнала были газеты – две, кажется, местная и центральная. Я взялся за них, тут повестка и выпала.

Всего-то несколько слов, но каких! меня вызывали на медкомиссию.

Комиссия! Ясно, что не о здоровье моём они пекутся. А упечь хотят – куда-нибудь на сборы. Месяца на два, на три.

А у меня как раз столько дел! Петька канючил, «танчик» ему немецкий сделай из двух деревянных брусков, чтоб заводской «тридцатьчетвёрке» было с кем на равных биться. Ну, это, конечно, ерунда… Но я собирался быстрому чтению обучиться. Только не решил ещё – по книжке или же на курсах. Вот бы записался, – улетели бы денежки! А штука-то насущная. Память, внимание, воображение, говорят, развивает. И потом, столько книг надо одолеть… Да и… мало ли чего ещё. Почему я должен всё это бросать? И какие глаза будут у меня потом, через два или сколько там месяцев.

Я это даже не подумал, я всё это просто ощутил.

А думал примерно вот что:

Иезуиты! Уже завтра требуют «прибыть» да не просто так, а с целым ворохом характеристик! Ну, на меня-то, положим, будет всего одна, производственная, из комсомола выбыл, в партию не спешу… да где я и эту-то возьму? Осталась ведь только ночь и всё!

Значит, не получат ничего, и сами виноваты.

А наутро я чуть не раньше обычного встал и двинул привычным путём: трамвай, проходная, цех, – в военкомат надо было только к девяти.

По утрам мы всегда гоняем чаи, прямо за своими рабочими столами (а на столах – пульты для проверки электронных плат, всякие приборы…). В обход расписанья и всем мировым потрясениям вопреки. Тогда это были большей частью газетные потрясенья, в 89-м году. Поток их уже шёл на спад, но мы всё ещё их обсуждали. Бригада, или группа, как мы ещё называемся, тогда совсем небольшая была – человек восемь. В то утро мы тоже гоняли чаи, и главным потрясеньем оказалось, конечно, лично моё. Я как будто тоже за что-то пострадал – ну почти за правду – и слегка раздувался от гордости. Шеф безотлагательно набросал необходимый манускрипт, я кинулся с ним по дальнейшим инстанциям – заверять подписями, печатью, но в приёмной начальника цеха и застопорился. Оставил там характеристику до завтра —дозревать. Точно, не получилось, как и предполагал. Значит, и ничего не выйдет… – вот когда это ощущение началось. А уж потом был и командирский взмах рукой, и анабасис через асфальтовые торосы. Ну, чем не приключение. Я начал прикидывать, удастся ли выгадать «окошко», во сколько часов… в два часа опять надо было в военкомат, с уже заполненной карточкой, а там дадут отзыв…

Тут как раз воеводы мои обнаружили диспансер – засекли вывеску.

Сбоку серый деревянный тамбур, вроде собачей будки, или скорей, сортира – косой скат кровли, пришлёпка какая-то на теле особнячка. Прошли внутрь. Вестибюль не вестибюль, коридор не коридор, так, комнатка, прямо – лестница, деревянная и, наверно, скрипучая, а по правую руку – регистратура: окошко в стене. Приблизились: за окошком две женщины в халатах. И всё население. Вокруг такой покой, как будто объявлен мёртвый час. Даже голоса глохнут в этой тишине. Как-то неловко греметь каблуками. Подумалось: сейчас предложат прилечь. Укромных мест здесь, наверно, хватает…

Одного за другим нас отправили наверх, в кабинет. Из скромности я, конечно, шёл последним. И когда поднялся, компаньоны мои, дожидаясь своей очереди, уже сидели на диване – служебный такой диван, обтянут чем-то багровым, искусственным – и негромко о чём-то переговаривались. Я навязываться не стал. Не знаю, как это помещение называлось – холлом или залом ожидания, что ли, не важно. Но пространство здесь кое-какое имелось. Другие диваны, такие же, были. По этой же стороне, ближе к перпендикулярной, торцевой стене здания и окну в ней, кстати, единственному окну здесь, стоял ещё один, а в промежутке – зелёный деревянныё ящик с каким-то развесистым, но корявым, замученным деревцем. Туда я и направился – на диване сидела женщина в трикотажном костюме: юбка и кофта цвета кофе, сильно разбавленного молоком, из тех, что растягиваются на теле, а собственной формы не имеют. Она, женщина эта, хоть и молодая, но уже располневшая была. И держалась как-то странно. Впрочем, я это уже чуть ближе рассмотрел. Подалась корпусом вперёд, да так и застыла. Круглое и вроде бы миловидное лицо, только сумрачное какое-то, будто с открытыми глазами спит. Поравнявшись, я глянул ещё раз, может быть, попристальнее. Точно удостовериться хотел: и впрямь она так сидит, неподвижно и тяжело? Чего-то в лице этом не хватало… Или было лишнее… Эта округлость…