Елена Блоха - 90 дней в плену

Наше общение в дальнейшем только закрепило за ним этот образ. В течение дня он неоднократно пытался дискутировать со мной насчет ситуации в

стране, и вся его «правда» сводилась к тому, что донецкие сами во всем виноваты, а сейчас жалуются, «понаехали к нам в Киев, работать не хотят… Взять и поделить».

Помнится, в одном из своих статусов в ФБ, кажется, еще в марте, я писала, что если бы Шариков жил в наше время, то он смог бы стать даже президентом Украины. Ну, может, и не президентом страны, но, как показала жизнь, в высших эшелонах власти таких оказалось не мало.

Итак, разговор без протокола. Если коротко, без лирики, то я сказала, что да, действительно, приглашение от людей из ДНР о сотрудничестве мне поступило, но я его не приняла, заявление не писала, документы не подписывала. Более того, понимая, что мне и моим близким грозит опасность, в мае на некоторое время уехала из Донецка и сделала заявление, что остаюсь по-прежнему работать журналистом. Поэтому, как таковым, сотрудничеством с руководством ДНР я не занималась, а все это время

продолжала работать главным редактором «Муниципальной газеты», которая является официальным органом печати Донецкого горсовета. Почему я выдвинула именно такую версию моего участия в ДНР? Я прекрасно понимала, что если я сразу во всем чистосердечно признаюсь, то и следствие проводить не надо, – записали на камеру мое признание и в суд для вынесения приговора. А чем дольше я буду отпираться, тем дольше будет длиться следствие, тем больше шансов свести наказание к минимуму. На тот момент я уже прекрасно осознавала, что просто так мне из этой истории не выкрутиться.

После моих слов на лице у старшаков было явное разочарование. Тем не менее, я так поняла, что задачу-минимум, поставленную перед ними, они

сделали. Я сижу перед ними в Киевском СБУ, и надо было дальше со мной работать, колоть меня на признание и, судя по их выражению лица, простого решения здесь не будет.

Вздохнув, волчара и Шариков отвели меня в другую комнату, где находился сын и следователь. У меня тут же поинтересовались, есть ли у меня адвокат, который может присутствовать во время процедуры моего задержания. Какой адвокат, да еще и в Киеве, нет, конечно. При этом я потребовала, что-бы сообщили нашим родным и моему руководству о том, что со мной и где я нахожусь. «Пишите телефоны родных», – потребовал следователь. Понятно,

что все контакты находились в самом мобильном телефоне, который у меня и сына изъяли. Наизусть я не помню все номера. Телефон Данила разрешили

включить, мой тоже включили, но ненадолго, и он тут же начал трезвонить о пропущенных вызовах.

Я нашла в телефонной книжке телефон Полины и записала его, но звонить мне разрешили только с аппарата следователя. Он сам набрал и передал мне

трубку. «Алё?» – раздался голос дочери. «Полинка, это – мама», – только успела я сказать. «Мамочка! Где ты?! Что с тобой?! Куда вы пропали?!» – закричала она. У меня наворачивались слезы на глаза, я слышала, что она тоже плачет. «Доченька, с нами все в порядке, мы живы, сейчас находимся в Киеве, в управлении СБУ. Данил со мной, его скоро отпустят. Позвони по тем телефонам, что я тебе давала, сообщи, где мы», – попросила я. Дело в том, что еще месяц назад я дала дочери несколько контактных телефонов, по которым, в случае чрезвычайной ситуации, надо звонить. Правда, я надеялась, что такой случай никогда не произойдет. Увы.

«Мама, бабушка звонила, ей кто-то рассказал, что тебя задержали. Уже информация в интернете есть об этом», – тараторила Полина в трубку. В это время у Данила зазвонил телефон. «Папа звонит», – сухо констатировал сын. В последнее время у него отношения с отцом совсем не заладились. И не удивительно. Мы разошлись с мужем, когда дочери было 11 лет, а сыну и вовсе три года. И хоть фактически я воспитывала детей сама, но против отца не настраивала, какой ни есть не путевый (а он действительно оказался таковым), он все же их родной человек. Поэтому связь с отцом, да и родственниками с его стороны, особенно с бабушкой, дети поддерживали. Но в последнее время бывший муж своими отравленными пропагандой мозгами

не понимал, что же на самом деле происходит в стране.

Один из последних телефонных разговоров с сыном, когда Данил сказал, что он русский и против действий Украины на Донбассе, закончился тем, что отец сказал: «Нет у меня больше сына!». После этого и Данил не очень-то жаловал своего отца, поэтому, когда в кабинете следственного управления СБУ раздался телефонный звонок, он даже не дернулся в сторону телефона.