Дмитрий Калабин - Жажда жизни. Взгляд трансперсонального психолога на онкологию и другие неизлечимые болезни. Из цикла рассказов «Людям о Людях»

Мое болото, безусловно, живое, хотя здорово пострадало от стройки, но я люблю его. Люблю его слабые волны и сильное умение отражать лунный свет. Вот и весь мой мир. Мне по меркам людей все еще 14 лет. Бесцельные крики людям в глаза уже не влекут меня. Я долго пытался кричать, чтобы меня услышали или увидели, но я понял, что и в жизни меня никто особо не видел – хоть закричись. Телефон я носил для понта, брал его у бати, когда батя засыпал спьяну после своей беспокойной бандитской жизни. Я ходил с ним вечером, говорил типа по нему, типа деловой. Ни у кого сотика не было, а у меня был. Вот такие же беспонтовые меня и убили. Я их видел, конечно, потом много раз, но сил кричать уже не было. Сейчас я уже сам себе кажусь пустой коробкой от магазинных девайсов. Пофиг на все! Лягу в бетонную трубу смотреть в трубу. Убили бы меня снова, но как?

Случай. Странный случай. Так странно, но на мое место стал ходить мужчина с телескопом. У меня очень темно и никого нет – видимо, это важно для звездочетов. Он ставил его на берегу болота и смотрел, иногда отходя и делая записи. Но то, что я увидел, это изумительно. Из линз телескопа лилось несомненное чудо. Телескоп словно снимал с небес нектар света и изливал на бетонную крошку. Легендарная манна небесная – это наверняка свет звезд. Я украдкой смотрел в его телескоп, и в меня вливалась благодать небес. Удивительное ощущение захватывающей страсти узнавать жизнь. Бесконечный по человеческим меркам ближний космос уже невероятен. Господи, это так просто! После моего убийства я оказался в своем мире, где я только казался, – природа дала мне то, во что я верил. Мне не было интересно ничего, и я попал в мир неинтереса ко всему – все в точности, как я верил. Я ходил тут все время, потому что я и до своего убийства ходил тут, ничего не видя. Я казался всем и себе – таким и стал целиком. Так просто – то, во что ты веришь, и есть ты. О! Спасибо тебе, собиратель звездного нектара! Это так здорово, когда есть среди нас люди с интересами к большему!

Сейчас я собиратель стеклышек. Я готовлюсь к своему великому старту! Еще немного, и я воскресну. Я научился верить! Вязкий битум стал выходить из меня – ведь всего лишь была густая тьма неинтереса к жизненному приключению. Мои стеклышки, которые я научился собирать, уже настроены, и я готов к великому путешествию во Млечный Путь, собрав столько света, чтобы взлететь!

«Доброе утро, Боря! С днем рождения, наш хороший! Ты просил нас, и мы поговорили и решили купить самый лучший телескоп – гораздо более хороший, чем даже то, на что ты рассчитывал! Он собирает свет гораздо больше! Мы увидели, насколько тебе это важно!»

«Спасибо, мама, а мне очень тяжелый сон приснился…»

Рассказ-терапия для девушки, которая собирает деньги в интернете на операцию для удаления опухоли головного мозга. Ее глаза – настоящие ангельские. Совершенно случайно ее болезнь поселилась в моей душе, и рассказ родился сам по себе. Девушка, кстати, жива и, по-моему, выздоравливает, но ее притчи о здоровье набирают популярность в интернете.

Опять эти слезы. Уже восемь лет прошло после освобождения, а Наташа все заново переживала тот мистически мягкий удар, который она приняла сначала за наезд на обычный магазинский ящик. Но этот взгляд этой женщины, такой красивой, такой русской, которая просто вернулась в магазин, чтобы отдать 20 лишних копеек продавцу. Оранжевый дерматин коляски и, о боже, раздавленная голова ребенка. Он еще в судорогах – это уже никогда не вылетит из головы. Взгляд этой женщины в Наташины глаза был непередаваем. Там сомкнулось все: и суд божий, и месть, и утрата. Суд был очень неприятным. Родня Светы, мамы погибшего маленького Ванечки, иногда, казалось, уже была настроена приговорить Наташу к вечной муке в аду. Да Наташа сама себя приговорила. Два года колонии-поселения ничего не дали. Наташа могла и все сто лет там пробыть. «О боже, за что мне это!»

Мама, прошедшая мимо с точно такой же оранжевой коляской, снова вызвала тяжелые слезы. «Ох, Ванечка, ты мой хороший». Еще в колонии Наташа сделала куклу мальчика – назвала Иваном. Иногда ей казалось, что так она сможет хоть как-то позаботиться о нем, о его душе. Иногда она ощущала, что она стала роднее ему даже его родной матери. «Ванечка мой хороший!» Кукла получилась тоже словно осуждающая Наташу. Маета и обвинение словно поселились уже во всем, что окружало. Весь мир хотел отяжеления Наташиного креста.