Юлия Лавряшина - Навеки твой

Мама подвела нас к окну и указала на пронизанные солнцем, возникшие за ночь морозные кренделя. Тонкие до прозрачности в верхней части окна, внизу они были налиты матовой объемностью, и мы знали, что постепенно холодные щупальца зимы проникнут и на внутреннюю сторону рамы. Их будет приятно отколупывать затупившимся карандашом, чтобы потом, мимоходом, опустить ледяной обмылок за ворот брату.

– Что здесь нарисовал мороз?

Я скорчила рожу: мама опять говорила учительским тоном!

– Чертополох! – Мой ответ должен был огорчить ее и вернуть к реальности.

Но она только вскинула брови и протянула: «М-м-м?»

У брата вырвался чуть слышный вздох.

– Похоже, – вяло подтвердил он. – Только подводный.

– Подводный? – с надеждой подхватила мама и опустила руки ему на плечи.

– Да, видишь вокруг водоросли, а на самом дне раскрытые раковины. Это жемчужины так сочно блестят. А чуть повыше – стаи мальков.

– Ничего этого здесь нет, – возразила я. – Ты все выдумываешь.

Мама неожиданно согласилась:

– Конечно, выдумывает.

И добавила, потрепав меня по затылку:

– Поэтому он – художник, а мы с тобой – нет.

– Ты все еще злишься на меня?

Лэрис подкралась сзади, когда я смотрела из окна кухни на свежий снег. Вчера, с ее приездом, отступили морозы, и небо нехотя затянулось пеленой. Наверное, скучные облака тянулись от нашего дома до самой Москвы. И если бы Лэрис была там, то сейчас, стоя у окна, она видела бы такую же серую тяжесть неба, пронзенную промерзшими ветвями. И ей бы так же хотелось… Впрочем, я никогда не знала, чего в действительности хочет Лэрис.

– Я была вчера в своей музыкальной школе…

– В музыкальной школе? Разве ты училась музыке? – Она старательно напрягла лоб, вспоминая. – Ах да… Но ты же бросила ее тысячу лет назад. Зачем тебе это?

– Что именно?

– Цепляться за прошлое! Зачем ты всех заставляешь жить вчерашним днем?

– Мне просто надо было с кем-нибудь поговорить.

– Ну да! С учительницей, которую ты не видела лет десять! О чем ты с ней говорила?

– Лэрис, разве это не мое дело?

Заскочив на подоконник, Лэрис звонко хлопнула себя по голым коленям.

– А-а, не нравится? А то, что ты делаешь, думаешь, всем нравится?

– Кому – всем?

– Да хоть Глебу. Ты смотришь на него так, будто он взорвал храм Христа Спасителя. Ему и так тошно, между прочим.

– Отчего же ему-то так тошно?!

Замявшись с ответом, Лэрис принялась виновато тереть нос, и было похоже, будто она готовится мне соврать. Однако услышанное мной было так неожиданно, что походило на правду.

– Он обкурился вчера, понимаешь? Перебрал. Отчасти в этом и ты виновата… Он слишком боялся с тобой встретиться.

– Наркотики?!

Лэрис испуганно замахала на меня:

– Бог с тобой! Какие наркотики… Так, травка. Я думала, ты догадаешься.

– Не догадалась, как видишь. О господи, Лэрис, и ты полагаешься в таком деле на какого-то жалкого наркомана? Да, что с тобой, Лэрис? Ты вообще в своем уме?

В ответ она глуповато хихикнула:

– А я ведь обманула его…. Сказала, что созвонилась с тобой, и ты очень даже не против. Это еще там, в Москве было. Иначе он бы не поддался на уговоры. Ну еще, конечно, роль сыграло, что у него тоже мать умерла. Почечная недостаточность. Когда он это рассказал, мне знаешь что подумалось? Их судьбы – его и Андрея – как зеркальное отражение. В Турцию он как раз летал, чтобы покрыть расходы на похороны. Это сейчас недешево стоит. Отец назанимал кучу денег, а сам угодил в наркодиспансер. Алкоголик…

– Я не хочу этого знать, – остановила я. – Ты пытаешься меня разжалобить? Напрасно. Ни его прошлое, ни будущее не волнуют меня. Он – не Андрей, и этим все сказано.

Лэрис тяжело слезла с подоконника и стала собирать грязную посуду. Включив воду, она некоторое время наблюдала, как разбивается струя о сбитую эмаль раковины, а я следила за ней, пытаясь угадать мысли. Когда Лэрис повернулась, лицо ее было будто сжато в кулак.

– Да, это не Андрей, – согласилась она. – Того милого, простодушного Андрея не было бы даже в том случае, если б он вернулся живым.

– Ты стала выражаться чересчур туманно.

– Может, я просто стала больше думать? И вот что я надумала: ты боишься, что Глеб может оказаться не хуже. Тебе кажется, будто это оскорбит память брата. А я радуюсь при мысли, что Андрей был не последним порядочным мужиком на земле.

– Порядочным? Наркоман?

– Ой, прекрати! – Ее даже передернуло от моих слов. – Если б ты пережила столько, сколько довелось ему, то вряд ли бы осталась пай-девочкой. А может, тебе тоже есть что скрывать, а? Какой-нибудь тайный порок?