Ольга Шипилова - Глушь

– Ты только взгляни, какое чудо! – облизал парень губы, рассматривая вещь. – Это же настоящее сокровище! Представляешь, он был, когда нас на свете еще совсем не было, и наших родителей тоже! Можешь вообразить, какие люди, какие предметы замирали перед его объективом? И самое удивительное – он рабочий! Подходит современная 35-ти миллиметровая пленка…

– И что… – оборвала восторженный монолог своего жениха Полина. – Не проще ли цифровой фотик взять!

– Чепуха! – нервничал Глеб. – Цифрой сейчас никого не удивишь. А это… Это настоящий инструмент для профессиональной съемки. В него добавлен кабельный синхроконтакт с регулятором упражнений синхронизации. А тип затвора, ты только представь, шторно-щелевой, с горизонтальным движением матерчатых створок. И вот странное дело, – Глеб покрутил скобы замков фотоаппарата, щелкнул задней съемной стенкой, – в нем и кассета, и катушка приемная. Все на месте! Только пленку купить и готово!

– Ну и что? Можешь даже не продолжать, ни одного слова не поняла! – пожала плечами Полина.

– А вот что! – Глеб навел объектив на девушку, покрутил заводную головку и нажал на спусковую кнопку. – Я тебе такие снимки забацаю, когда ты со сцены свои стишки декламировать будешь!

– Стишки? – пришла в себя Полина после некоторого оцепенения, которое бывает со многими перед внимательными зорким объективом. – Стишки?

– Брось, не сердись, стихотворные произведения, – поправил сама себя Глеб. – Эх, а я такой дальней дорогой столько храмов на него отщелкаю! Вся наша Родина состоит из храмов и религий. Класс, после такого тура можно и персональную выставку выклянчить!

Глеб любил смотреть на жизнь сквозь призму фотообъектива. Казалось, она видоизменяется и носит совсем другой оттенок реальности. Это как в детстве – рассматривать мир через зеленое или желтое бутылочное стекло. Те же люди, машины, деревья, дома, а все же что-то по-иному. Высокий, худощавый, рациональный, хотя в душе немного романтик, он презирал правила и рамки. Свойственные ему чувства стиля, индивидуальности позволяли выделяться из толпы. Наверное, именно поэтому, когда в его руки попал старый, времен СССР, фотоаппарат, Глеб напрочь забыл о своей модной цифровой камере и несколько месяцев к ряду корпел над интернет-инструкциями. Во всем хотелось дойти до самой глубокой истины, и если что-то не получалось, Глеб пытал сам себя вопросами, почему еще в 56-ом люди могли, а он – на рассвете двухтысячных – никак не справится. Когда раритетный фотоэкземпляр оказался в любопытных руках, и эти руки смогли приручить его, Глеб понял: такая уникальная вещица не одного зеваку заставит остановиться на городском проспекте, гадая, что это за доисторический одноглазый повис на груди молодого стиляги и кто его обладатель.

Полина являла собой полную противоположность Глеба. Маленькая, миниатюрная и очень скромная, она всю свою жизнь посвятила поэзии. Еще в раннем детстве, будучи болезненной и слабой девочкой, Полина поняла, что ничего толкового из нее, кроме поэтессы, не выйдет. Денег в семью она не принесет и потому своими мечтами и чаяниями родителей искала человека далекого от литературы и считающего творцов ее истинными небожителями. Одним словом, он искала своего Глеба. Уверенного в себе, стильного, дерзкого и крепко стоящего на ногах. В свою очередь Глеб, давно имеющий хорошую работу на радио, прекрасное увлечение фотографией, трезвый взгляд на жизнь, когда встретил хрупкую ранимую и очень трогательную Полину, всем сердцем попытался защитить девичью неловкость, в роли которой выступал Полин талант, от тягот мира. Стихотворный дар Полины был чужд Глебу. Стихов он никогда не писал и, кажется, по своему внутреннему желанию даже не почитывал. Нет, конечно, это случалось в школьные годы, когда пожилой учитель литературы печально смотрел на Глеба и дрожащими от негодования губами шептал: «Как же так?! Боюсь, вы, молодой человек, если продолжите аннигилировать своим поведением мои занятия, рискуете на всю жизнь остаться неучем, бездарью, а возможно, что еще ужаснее, самым настоящим мужиком!» С «неучем» и «бездарью» Глеб сживаться как-то научился, а вот перспективы прослыть мужиком уж никак не хотел.

Но только с приходом странного, точно сотканного из звездного сияния, слабого, голубоглазого существа, Глеб начал делать попытки понимать поэзию. И чем больше Полины становилось в его жизни, тем больше Глеб увлекался творчеством Полиных собратьев по перу и ее самой. Оказалось, это очень тяжкое дело и немного неземное. Глеб сильно переживал, когда Поля не брала конкурсы, и безумно радовался ее победам. Триумфы, правда, случались нечасто, поэтому, когда невеста сообщила о приглашении на литературный фестиваль, Глеб, не колеблясь, принял известие стойко, зная что для нее это очень важно, а для его «фотостаричка» – даже полезно. В своем информационно-техническом отделе Глеб прослыл таким порядочным занудой, что, когда сообщил о своем незапланированном отпуске, коллеги, заядлые атеисты, перекрестились, радуясь возможности отдохнуть от его педантичной надоедливой пытливости хотя бы десять дней.