Сергей Шведов - Повесть о Синдзи

Вы сидите в кругу, передавая окурок из рук в руки другого, ты никогда не курил траву и тихо теперь хохочешь. Харо ограничила дозу, что не отрубились, но чтобы всем было весело. Разум уже плывет, но ты понимаешь, что всем очень стремно и каждый потихоньку загоняет свой страх вовнутрь, точно дикого зверя. Никто не знает, что выйдет из этой затеи, к которой вы готовились все три месяца с тех пор, как Громила проговорился о том, у его отца в управлении нашли-таки способ отстреливать этих чертовых призраков. Да и призраков ли? На самом деле, даже опытные эксперты по вооружениям и борьбе с терроризмом, не говоря уже о простых полицейских чинах, не могли толком сказать, с чем они борются. Пока все сводилось к тому, чтобы наблюдать за объектами, выяснить места их скоплений и возможные гнезда, где они размножаются. Громила подозревал, что под эти басни списываются громадные средства, да и на изобретение костюмов выделено немало денег, но результат почти нулевой. Никто не пойман, видели пару раз таинственные объекты, которые при всем желании призраками не назовешь, а уж имеют ли они отношение к той череде убийств и других происшествий, поразивших районы строек в Токио за последние месяцы, вообще невозможно ответить. Громила клялся, что костюмы работают, он сам проверял, кога их впервые привезли отцу, и тот запер их у себя. Их оставляли все больше и больше, и Громила смог как-то заныкать для них целых пять, как обещал. Когда о вчера позвонил и сказал об этом, у тебя душа ушла в пятки.

Ты встаешь. Юя болтает о чем-то своем, Сасуке и Харо смеются, Какаси следит за тобой. Сунув ему бычок, ты достаешь молча маску и сверток ремней, которые еще остаются в пакете, инструкцию, которую накануне сунул тебе Громила, и прерываешь их хохот злым криком.

– Хватит! Я одеваюсь!

– Давай! Мы поглядим! – говорит с усмешкой Сасуке и достает телефон, снимая тебя на камеру.

Следом камеры уже светятся в руках всех остальных. Ты отворачиваешься. Смотришь еще раз в инструкцию, написанную от руки торопливым очерком Громилы, надеясь, что понял ее неправильно, хотя накануне уже перечел десять раз. Сперва тебе показалось, что Громила прикалывается и издевается над тобой, но оказалось, что он не шутит. Костюм, если можно назвать так нелепую сбрую, облегающую тело, проходит через самые важные чакры, собирает энергию и концентрирует ее в голове, высвобождая зрение, прежде неподвластное обыденному сознанию. Сбруя выполнена из неизвестного вещества, хотя и похожа на кожу, но тут Громила не смог узнать ничего, сказав лишь, что ее сделали не на земле. Ты засмеялся, но выбора уже не было. Оставалось довериться его бреду, и ты, как затеявший приключение, был выбран первым его испробовать на себе. Теперь ты с ужасом видишь, что Громила не ошибался. И начинаешь при всех раздеваться, под сдавленный смех ребят, давно ожидающих этого, словно в зале стрип-клуба где-нибудь в Кабукичо, и до последнего веривших, что этого не случится. Зачем ты поклялся сделать это при всех, как главный в этой затее, ты уже и не сообразишь…

Ты путаешься в пуговицах, мучительно вспоминая, как еще пару месяцев назад, зимой на каникулах ты попал с ними в рекан где-то в районе Каруидзавы, куда раньше ездили самураи и богачи, и которым по триста-четыреста лет, как говорили хозяева. Юя снял для вас целый номер, с баней фуро и парилкой под открытым воздухом. В фуро ты был только с дедом в Кобе, да и то в таком возрасте, что помнил лишь клубы пара над горячей круглой ванной на холоде, из которой тебя вынимали, закутавши в одеяло. Никто из родителей, разумеется, об этой вылазке знать был не должен. Вы парились, курили траву, онанировали, пили пиво и потом блевали всю ночь, голые на морозе, едва выбравшись из бассейна, в котором после вас плавали какашки и белые, точно бабочки, сгустки спермы. Это было незабываемо, но повторить уже не пришлось.

Через минуту ты стоишь, отвернувшись от них, голый, дрожащий от холода, со сбруей и маской в руках. Тебе стыдно, яички втянулись от холода, член сморщился, как сухой пупырчатый зародыш у огурца. И лишь твое счастье в том, что это никто не видит. Тебя снимают сзади на камеру, щелкают телефоны, но тебе уже все равно, и ты краем сознания понимаешь, что Харо не ошиблась, притащив сюда травку. Кровь бурлит в твоих венах, тебе сейчас хорошо, кураж шумит в голове, и ты покачиваешься из стороны в сторону, словно пьяный на танцах. Ты разворачиваешь сбрую, пытаясь ее надеть, в руках она почти невесома, и похожа на паутину, оплетающую ноги и руки тонкими холодными кожистыми тяжами, как водоросли на морском дне. Харо хохочет, тыча телефоном в тебя, словно на тренировке в школе, когда тебя вызывают показать перед всеми лазание по канату или прыжки. Ты натягиваешь тонкую кожаную сеть на себя, ноги и руки сразу становятся гладкими, пористыми точно сеть рыбака, твои жалкие гениталии закрыты прочным стальным мешочком, ремни защелкиваются на груди, закрываясь щитком возле сердца. Ты слышишь его биение, почти чувствуешь, затягивая ремешки, оно готовы выскочить вон, но уже поздно. Энергия, словно ток, выкачиваемая из твоего тела, летит по ремням, оказавшимися проводами, в шлем, в генератор, и он включается неожиданно для тебя. Ты поворачиваешься и стоишь перед ними, как человек-мотылек, черный, сетчатый, оплетенный черными протуберанцами, с маской в руках, похожей на шлем водолаза с огромными красными пылающими глазами-отверстиями в пол-лица. Нет только крыльев сзади.