Зоя Квитка - Тридцать тактов в стиле блюз

"Ты отказываешься?" – глухо, явно сдерживая слезы, говорил женский голос. "Только не натвори глупостей!" – предупреждал мужской голос с нотками раздражения и интонацией, выдающей желание быстрее закончить этот неприятный разговор. "Я испугалась, я не хотела его сейчас… Это не вовремя" – последовало оправдание, прорываясь сквозь задушенные рыдания.

"Ты бы сама не приняла такое решение! Кто тебе подсказал?!" – переходя на крик допытывался мужчина. " Я сама…" "Врешь! Еще и врешь! Кто убил его? Кто?!" "Он бы родился больным" – неожиданно низким и спокойным голосом отвечала женщина. " Я не верю тебе! Ты говоришь так, чтобы оправдать себя, свой эгоизм! Больше не хочу тебя видеть! Скажи только, какой врач решился это сделать без моего согласия и, главное, кто тебя надоумил?"

Очевидно в этот момент Брук закрыла окно, потому что больше мне не удалось ничего вспомнить, но и этого мне показалось достаточным, чтобы связать ссору с посылкой, полученной Вилфордом. Догадка пробила меня судорогой нетерпения и паники. Я поспешно достал телефон из кармана и набрал номер Вилфа. Он не ответил.

Я машинально щелкнул выключателем, зажег свет, больше не мучаясь приступом одиночества. Теперь, чтобы я ни делал, мои мысли, так или иначе, крутились вокруг этой истории и их компания отвлекала меня от переживаний о моей осиротелой жизни.

Я занял себя работой, которая не мешала размышлениям – мыл посуду, делая это машинально. Струя воды, ласково облизывающая мои руки, утихомирила поток мыслей, а затем и вовсе разбрызгала их как попало.

Внезапно передо мной возникло еще одно воспоминание. Оно вынырнуло из глубоких глубин, спонтанно, и я впервые почувствовал, именно почувствовал , как, наконец, испытывают то, о чем до этого просто знали понаслышке или думали, что знают. Так вот, я ощутил природу всех воспоминаний.

Эти посланники времени давно презрели своего отправителя и могут доносить порученные им письма, не взирая на хронологический почерк времени и датировку, выцарапанного на памяти, послания. Будучи однажды стерты более свежими записями, они неожиданно проявляются хорошо знакомым орнаментом, в котором замысловато соединяются линии старости с детством или вычурная завитушка объединяет в общий ритм узора, сегодняшний день с тем, который пролетел незаметно много лет назад, а теперь возродился запахом, звуком, картинкой, словом.

Я вспомнил себя маленьким мальчиком, лежащим в темной комнате. Моя бабушка гасит свет и нарочито строгим голосом приказывает больше не болтать с моим двоюродным братом и Вилфом, также приехавшими у нее погостить. Каждый из нас собирается нарушить приказ и мы с нетерпением ждем, когда она, наконец, закроет дверь. Я перед сном подрался с ребятами за место на большом, новом диване и, выиграв поединок, теперь испытываю двойное удовольствие от победы и соприкосновения моего тела с мягкой, бархатистой тканью обивки.

Но в этом месте абсолютного блаженства, какое бывает только в детстве, воспоминание сделало крутой вираж и я увидел себя, ухаживающим за смертельно больной бабушкой, лежащей на том самом диване в предсмертной агонии, в корчах от боли, а затем, обмякшую, застывшую, мертвую.

Я ни разу не вспоминал ночь своего детского "триумфа", пока просиживал у постели больной, я позабыл, как мы тянули жребий или дрались за возможность провести на мягком красавце целую ночь, каким желанным и нарядным был диван, который превратился в стонущего, скрипучего старика, едва ли выдерживающего свою не менее старую ношу.

Зачем же сейчас "гонцы" доставили мне эту весточку?

"Интересно, – подумал я, – если бы я только знал об участи этого дивана, разве стремился бы занять на нем место? Так может и сейчас не стоит вмешиваться в эту темную историю?"

Но этому сомнению суждена была участь назойливой мухи и, отмахнувшись от него, я перезвонил Вилфорду. На этот раз он взял трубку.

– Я еду к тебе, – скороговоркой выпалил Вилфорд, не дав мне произнести ни слова и отключил телефон.

Ожидание раскачало мои нервы словно маятник, с каждой минутой, увеличивая амплитуду и равно пропорционально замедляя ход времени. После звонка прошло десять минут, но мне казалось, что Вилф намеренно медлит, интригует, что он уже мог бы быть здесь. Я метался по дому, как, обезумевшее животное, из меня выскакивали бранные слова, которыми я выстреливал в пространство темного окна, ожидая увидеть там отблеск фар.

Наконец, я заставил себя остановиться у окна и принял решение не отходить от него пока не увижу машину Вилфа.