Оксана Ткаченко - Ожидая радугу. Сборник рассказов

– Вы ко мне пришли? – услышала она вслед.

Зубкова оглянулась. Вопрос задал седой мужчина в чёрном пальто.

– Я… Не знаю. Мне нужен… Я ищу… – Светлана пыталась сформулировать ответ.

– В нашей семье свои желания всегда выражали чётко. В кого вы такая? Явно не в меня, – произнёс он.

Его слова поцарапали душу женщины.

– Почему молчите? Вы меня искали? Отца, которого никогда не видели? Да?

– Да, – тихо-тихо проговорила Света.

– А зачем?

– Ну, вы же… Надо знать и…

– Сколько вам лет? Тридцать? Нет. Поменьше. Наверное, до тридцати.

– Двадцать девять.

– Ага. Припоминаю. Уже не девочка. Впрочем, я девочкой тебя и не помню. Когда-то твоя мать прислала мне фотографию, твою. Тебе только исполнился годик. А я не сохранил, когда переезжал. Жалко. Однако не смертельно.

«Какой же он чёрствый! Не сохранил фотографию родной дочери. И не грустит об этом. Говорит с беспечностью, а я… Я столько плакала о нём. Все его фотографии вставила в красивые рамки. Сколько слёз из меня вытекло, когда я вспоминала его!» – думала Зубкова, искоса поглядывая на отца.

– Ты довольно необщительная. Если искала меня, то расскажи причину.

– Неужели, чтобы встретиться с родственником, нужна причина?

– В любом деле должна быть определённая цель.

– А как же чувства? Просто чувства? Привязанность, любовь, тоска?

– Не смеши. Я не верю в этот детский лепет. Ты взрослая женщина, а болтаешь чепуху.

– А может быть, из-за вас я навсегда останусь маленькой девочкой, ищущей счастья?

– Откуда эта наивность? В нашем роду всегда были прагматики, люди с рассудком. Или ты сменила фамилию? Потому стала другой?

– Нет. Не сменила. Я Светлана Зубкова. Светлана Юрьевна.

– Отчество незачем упоминать, тем более в твоём возрасте. Оно не даёт никаких преимуществ. А что, ты ещё не замужем?

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Чудная ты. А кем работаешь?

– Я поэт.

– Что?

– Пишу стихи.

– Разве это работа?

– Это творчество. Это мой образ жизни. Я живу искусством.

– Ты больная. Зубковы всегда славились аналитическим умом. Цифры важнее всего. А кто такие эти творцы? А? Нерабочие морды.

Свете захотелось плакать. Она надеялась, что отец обрадуется ей так же, как и она ему. Хотя радость совсем не весёлая, а холодная. Радость, подобная фрукту, от которого ждёшь умопомрачительно-приторный вкус, а потому вгрызаешься в него с улыбкой предстоящего блаженства. Обманутая надежда. Кисловатый привкус. Обидно. Ещё Зубкова мечтала рассказать ему о сборнике стихов, который вышел месяц назад и был тепло встречен читателями, критиками.

– Знаете, а мне трудно называть вас отцом. Слово «папа» несёт в себе что-то надёжное, светлое. Он защищает своего ребёнка, поддерживает во всём. А вы даже не понимаете того, что я говорю вам. Или вам действительно неинтересно со мной встретиться спустя почти тридцать лет, или у вас отсутствует в голове элементарная культура. Вы задаёте мне вопросы, но не смотрите на меня, а продолжаете читать газету. Там и, правда, лучше информация, чем та, которую вам сообщают здесь и сейчас?

– Ты, кажется, проснулась?

– Я не спала. А вы, видимо, находились в затяжном обмороке. Прощайте!

– Удачи! Хочешь знать, что я читал в газете?

Светлана остановилась: «Что ещё он может мне сказать? Что важного?».

– Рецензию на твою книгу, – проговорил седой мужчина в чёрном пальто.

С застывшей радостью на лице Зубкова медленно удалялась от скамьи, от отца, от дома.

Зимний вечер приближался уверенной, чересчур смелой походкой. Он спешил завернуть во мрак всё, что встречалось на пути. Миссия выполнялась строго по расписанию, и иссиня-чёрное одеяло окутывало город. К счастью, ненадолго. Зажигались фонари. Они разрушали темноту, поглощая в себя устрашающий вид. Свет маленьких электрогирлянд превращал холодные бесконечные улицы в уютные праздничные магазинчики, по которым хотелось бродить даже в жуткий мороз. Особенно яркой, невыносимо красивой становилась площадь имени Ленина. По веткам деревьев стекали голубые и зелёные капли. Подобный эффект создавали специальные огоньки. Может быть, для кого-то наступало время счастья – встречи с родственниками, долгожданные семейные ужины, весёлые прогулки с любимыми… Но для Натальи скорое столкновение с ночью означало пытку души.

После смерти мужа прошло два месяца. Говорят, время лечит. Только минувшие шестьдесят дней не изменили жизнь Натальи Помельниковой. Её сердце плакало. Душа билась в истерике. Слабое тело, истощённое переживаниями, еле слушалось команд разума. Впрочем, и не все команды оно осуществляло. Разве что дрожащие ноги вели на работу, которую она теперь ненавидела.