– Я так и подумал.
– Что мне делать? Мои изделия будут знать не только в эмигрантских русскоязычных кругах, но и во всей Чехии, а может быть, и в других странах.
– Настя, это жадность.
– Это не жадность. Это попытка найти своё место, занять его. Слушай, не смей мне указывать.
– Зачем тогда мне позвонила?
– Ты единственный друг. То есть не совсем единственный. Я имела в виду, что ты один меня правильно понимаешь. Мне это очень важно и нужно.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Так что? Что ты мне подскажешь?
– Отказаться и ехать.
– Ты с ума сошёл!
– Тогда решай сама.
Прошла неделя. Корнева с Франтишеком прогуливалась в любимом парке. В сумасшедшей привлекательности Стромовки клокотала насыщенная тишина, несмотря на то, что в этом потрясающем месте отдыха людей всё прибывало и прибывало. Шум потихонечку пробивался, старался выйти в финал, но бесконечная безмятежность деревьев и пруда опережала. Сказывалось многовековое лидерство. Послезавтра необходимо дать ответ. Фирма ждёт, а решение ещё не принято.
– Корнева? Ты? – раздался оглушительный голос Миши Чернякова.
– Я. Привет, Мишка. Не верится, – ответила Настя.
– Да. Михаил Черняков, к вашим услугам.
– Миша. Это Франтишек, мой хороший, нет, мой лучший друг. Франтишек, это Миша, мой одноклассник, бывший одноклассник.
– Приятно с вами познакомиться, – сказал Франтишек.
– Ага, мне тоже, – язвительно произнёс Черняков.
– Настя, тебе нужно поговорить со своим одноклассником. Вы ведь давно не виделись. Я пойду, – почти прошептал Франтишек.
Девушка рассказывала о себе, ни на минуту не затихая. Через полчаса Черняков знал о пражской жизни Насти всё. В школе они любили друг друга. Но какая любовь в школе? Влюблённость, окутанная цветочно-романтичным ароматом, который быстро исчезает, лишь подует ветер. Чем больше они делились впечатлениями, тем сильнее проникала в сознание та наивность, ничего общего не имеющая со словом «любовь».
Поздним вечером Настя позвонила Франтишеку.
– Я остаюсь, – громко проговорила Корнева.
– А родной дом, в который ты так мечтала возвратиться! – удивился Франтишек. Впрочем, он предполагал подобный исход встречи с одноклассником. Точно Черняков убедил её. Не понравился он ему. Глаза ехидные, несерьёзный парень, всем своим видом выдаёт легкомысленность.
– Я люблю Мишу. Всегда любила. Он тоже любит меня. Представляешь, он уже два года живёт в Праге. А встретились мы только сегодня. Чудеса! Поскольку мы оба обитаем в чешской столице, значит, назад дороги нет. Нельзя вернуться в прошлое. Это будет ошибкой. К тому же я теперь сотрудничаю с известной фирмой. Я позвонила им и дала согласие. Завтра подписываю контракт на поставку своих авторских украшений. Почему ты молчишь?
– Удачи тебе, – ответил Франтишек. Голос звучал спокойно, но в душе его в яростном ритме плескалась лава, нервный стон которой слышался во всём теле.
– Пока, друг!
Несказанно красивый закат в тот вечер будоражил воображение. Небеса глядели на неё каким-то умиротворённо-восторженным взором, словно собирались произнести: «Посмотри, как чудесно жить! Просто жить…». Деревья приобрели красноватый оттенок. Почудилось, что весь мир стал пурпуровым вареньем, в которое так и хотелось окунуться, так и хотелось его съесть. Анжела любовалась видом, открывавшимся с того места, где она сейчас находилась. А место потрясающее – комната, из которой она не выходила, если не учитывать пару дней, вот уже год.
Последние триста шестьдесят три дня тридцатишестилетняя Анжела сидела в своей спальне и, казалось, обитала в каком-то своём пространстве, куда не было доступа другим «живым». Эти другие «живые» не понимали, как можно заточить себя, абсолютно здоровую молодую, ещё, женщину в четырёх кирпичных стенах. Какие они глупые! Они видели оболочку – её внешность, и думали, что с ней всё в порядке. И никто из них не догадался, не попытался раскусить верхушку, чтобы узнать, а что же внутри? Тогда, вероятно, они ужаснулись бы открытию. Они увидели бы, что её душа в лохмотьях, что она почти жива. «Почти» было любимым словом Анжелы. Всегда на вопрос: «Ну, как у тебя всё в порядке?», она неизменно отвечала: «Почти». Она скрылась ото всех на год, заперлась в своей комнате как зверёк в норке, мечтая о том, чтобы её никто не тревожил. Тем не менее, её беспокоили. Родители переживали за неё, но ничем не могли ей помочь. Лишали покоя и так называемые друзья, которых она сама именовала как другие «живые». Никто не мог понять её. Никто. Это у неё умер муж, а не у них. Куда же им вникнуть в боль! Такое не представишь. Почти год Анжела жила одна после смерти любимого мужа в крохотной квартире, в которой всё напоминало о нём. Его вещи, его книги, его часы. Кстати, о часах. Юра вечно по утрам забывал надеть их, и Анжела уже на дверях, провожая его, вспоминала о них и приносила ему. Даже сейчас она может, зажмурив глаза, представить, как он надевал эти часы с металлическим браслетом на свою левую руку. Ей кажется, что она слышит щелчок – это Юра звякнул застёжкой. О, Господи! Как невыносимо всё помнить и знать, что это только в её голове осталось, а наяву так больше не будет! Никогда. Она больше никогда не подаст ему эти часы. Он никогда больше вечером не придёт с работы, не чмокнет у порога в щёку, не обнимет и не скажет: «Как же я соскучился, моя дорогая Энжи!».
Читать дальше