Андрей Васильев - Сталь

Внезапно он вспомнил, как сам недавно предлагал ему сдохнуть, напирая на это слово, с удовольствием глядя, как тот вздрагивает при каждом повторе, ему, одинокому, беззащитному старику, которому годился во внуки, грозил, унижая его, оскорбляя потому только, что старик не выказал мгновенного желания помогать ему в его странном, безумном деле, не собрал, не представил на его высочайший суд доказательных документов о жизни и гибели народа по имени Сталь.

«Угол падения равен углу отражения, – бывало, повторял отец формулировку известного закона физики, – и если отдаешь зло, не жди, что в ответ тебя будут любить…»

Сам, сам виноват, сам бросил Соню и Джона, сам пришел в эту вымершую деревню, сам нашел, сам хотел ответов, сам поил, соблазнял нищего старика, подбивал, подталкивал, сам отправился в лес, сам проспал – все сам, сам!!!» Голод, какого не испытывал он никогда прежде, ударил, будто дубиной, ноги его подкосились, он сел, не снимая мешка, привалился к сосне, вытянул ноги и руки. «Пить, пить охота, если бы пить, голод не так сказался бы, – он знал это с ранних лет, это было его открытие, – если пить – есть хочется меньше. Но пить было нечего. – Николай вздохнул, он хотел вспомнить, когда пил в последний раз и не мог. Кажется вчера за обедом, после соленой рыбы он отхлебнул несколько глотков из помятой стариковской фляжки, и только.» Вчера.

Он где-то читал, что человек без воды может прожить три дня от силы, а может быть, и того меньше. Стало быть, пошли вторые сутки, как он не пил воды, и значит в его распоряжении, в лучшем случае, сегодня и завтра – и все. В лесу сухо, как в пустыне, в овраге, в котором видел он убитых, была вода, да где он, тот овраг, и разве полез бы он в овраг за водой, разве рискнул бы – нет, только под страхом смерти.

Он вспомнил, как страх смерти равнодушно взглянул на него откуда-то сверху. Как бы там ни было – овраг тот теперь ему не найти, нипочем не найти, и не надо. Надо идти, во что бы то ни стало идти дальше на юг, то и дело выправляя маршрут, на юг, на юг, что бы ни было! Там река.

Николай рванулся, он хотел встать на ноги – голод, тяжесть бесчетных пройденных километров прижали его к земле, он сбросил с плеча веревку, отпустил горловину мешка, сунул руку внутрь, пошарил, сухари нашел не сразу, найдя, разломил на ладони, бросил в рот острые осколки, принялся сосать. Он не чувствовал вкуса, вкус пришел погодя, хлеб черный, черствый, когда-то мягкий, душистый, теперь сухой, как кора, набухал во рту, будто оживал, превращаясь в живительную кашу. Еще, потом еще. Силы возвращались, в животе заурчало, эх, запить бы!.. Наконец во рту сделалось сухо, слюна, вся влага была высосана сухим хлебом, последнюю горсть смочить было уже нечем. Николай проглотил сухое, ощутив плотный ком в пищеводе, глотнул еще раз, протолкнул глубже, потянулся, завязал мешок, оттолкнувшись от дерева, резко встал. Скоро начнет валить в сон, как всегда после обеда, даже если этот обед ничтожен, даже если скуден и мал, все равно качнет, все равно захочется лечь, полежать, посидеть, отдохнуть.

Нет!..

Нет.

Нельзя.

Никак нельзя.

Он шел и шел, и солнце садилось, и лес не кончался.

Он никогда не кончится, этот лес, потому что это не лес, а наказание божье за любопытство, за мальчишескую глупость и непослушание. Как трудно было добраться до Байкала, оттуда – до старика, как тяжко было уговорить Ивана, как мучительно, словно кто-то терпеливый и умный все время подсказывал ему, Николаю: не лезь, не надо, не ходи, не ищи, забудь!

Да он не слушал.

А ведь была мысль и не однажды – бежать, бежать отсюда к Соне, к ней, к ней, черт с ним, с этим народом, бог с ним!!! Подыхай теперь, пропадай, чего добился, чего доискался, нашел что?! Могилу? Стоило за этим переть в такую даль – нет, не стоило, не стоило даже начинать, затеваться, глупо было, смешно и глупо ему, городскому, лезть в дремучий лес, лезть с упорством носорога, толкая перед собой пустую, бессмысленную идею найти, сыскать народ, которого нет.

На юг, на юг!..

Теперь Николай больше смотрел вверх, чем под ноги, трижды он оступился, толстая ветка, которой он не заметил, больно ударила в лоб, высокое, сухое дерево с стремительным, гладким стволом толкнуло его своим каменным боком – мертвый лес жив! Внезапная эта догадка поразила его: «Он жив, жив и огромен, он изгоняет его, выталкивает, он сбивает его с себя, как человек с плеча ногтем сбивает муху. А может быть, он играет с ним, он смеется над ним?.. – Николай огляделся – лес молчал, и казалось, был равнодушен и тих, и однако в следующую минуту показалось ему, что лес дрожит, подавляя смех, дрожит всеми своими деревьями, всей землей, всем своим неохватным существом, он забавляется, он доволен, он играет и хочет играть, и если лес хочет играть – он не отпустит свою игрушку, покуда не наиграется досыта, досуха, до самой ее смерти».