Виктория Старкина - Талая вода

Юля подумала, что он беспокоится о сестре, к тому же боится разозлить начальника. Возможно, он все-таки карьерист, такой же, как Саша Балашов. Ну что ж. Значит, она полюбила карьериста. И всем, даже Герману, придется смириться с ее присутствием в жизни Матвея. Они теперь вместе, остальное – неважно.

– Поехали домой, и не волнуйся о них! Аня – взрослая девушка, сама разберется, да и Герман большой мальчик, явно не робкого десятка и не нуждается в защитниках, – сказала она, Матвей кивнул, развернул машину и направился в сторону центра.

Когда они приехали домой, Юля сразу же приняла душ и легла, она чувствовала себя уставшей, очевидно сказалось пережитое волнение, Матвей же, напротив, остался на кухне и курил сигарету за сигаретой. Он казался напряженным, озабоченным, даже нервным, и Юля решила дать ему возможность побыть наедине со своими мыслями. К тому же, она понятия не имела о том, что происходило в его семье до того, как появилась она. Ведь не без причины же Аня стала такой! Просто так никто не прыгнет с Крымского моста! Захочет, расскажет сам, она не будет добиваться от него откровенности.

Он пришел почти час спустя, включил свет и принялся что-то искать в ящике стола.

– Ты еще не спишь? Я хотел кое-что показать тебе.

– Да, конечно! – Юля села на кровати, откинула одеяло и подвинулась, чтобы он сел рядом.

Матвей держал в руках бумажную папку, казавшуюся старой и потрепанной – что в ней? Может, семейные фотографии? Юля не видела отца Матвея, тот оставил семью уже достаточно давно и не поддерживал отношения с бывшей женой и детьми. Иногда Юле казалось, что Матвею тяжело с женщинами и не хватает мужчины в доме.

Он открыл папку и вытащил несколько рисунков, здесь была и графика, и акварель, и просто наброски тушью. Был и один написанный маслом пейзаж на холсте.

– Вот, ты спрашивала про мои работы. Что скажешь?

Юля подняла на него глаза и радостно улыбнулась.

– Все-таки решил довериться мне? Правильно! Мы должны рассказывать друг другу все. Поверь, я нисколько не буду любить тебя меньше, если пойму, что ты не Рафаэль и не Леонардо!

– Дело не в этом, ладно, смотри сама, – он протянул ей листы.

Юля с нетерпением схватила всю стопку, но в глаза ей сразу бросилась акварель – натюрморт с фоторамкой, ручкой и букетом цветов. Он был нарисован неплохо, очень неплохо для любителя!

– У тебя, несомненно, есть талант, – она улыбнулась, перешла к графическому изображению церкви, – Замечательные линии! Просто молодец, удивительно, что ты не захотел учиться! И нечего было скрывать! Я горжусь тобой! Сложность колорита просто завораживающая… И множество акцентов, которые либо тщательно выверены… либо такая точность дана тебе богом… фантастика! Да ты художник, милый! Настоящий большой художник!

Она с внутренней гордостью снова просмотрела акварели и рисунки, взяла холст, взглянула на него, а потом снова вернулась к акварелям. Они были разными и по технике, и по содержанию, и по цветовой гамме, но все же, что-то неумолимо роднило их. Подражательство? Но кому? Есть что-то от Сезанна… Или это просто общий дух, идея, незримо проступающая из-под красок… Оно витало в воздухе, но Юля не могла подобрать эпитета.

Она медленно провела ладонью по холсту – и тут же отдернула руку, а потом с испугом взглянула на Матвея. Он сидел, опустив голову и, услышав ее тихое восклицание, словно еще больше сжался и только спросил:

– Ну и? Что там увидела?

Юля не сразу нашла в себе силы ответить, но бабушка Зина учила ее говорить прямо и ничего не скрывать. Она постаралась, чтобы голос не дрожал.

– Ты боялся мне показать их вовсе не потому, что стеснялся своего мастерства. Ты боялся не меня – эксперта-искусствоведа. А моего дара… боялся, что я увижу в этих картинах то, чего видеть я не должна…

– И что ты увидела? – повторил Матвей, на этот раз он поднял голову, и в его взгляде отчетливо читалось отчаяние.

– Что в твоей жизни были не лучшие воспоминания. Что она не была похожей на праздник. Но ничего, хороший мой, не бойся, мы со всем справимся, правда? Ты мне веришь? Все будет прекрасно, не нужно ничего опасаться! У нас все будет отлично! – Юля крепко прижала его голову к груди, поцеловала в лоб, он закрыл глаза, кивнул, и так они еще долго-долго сидели, обнявшись. Словно она пыталась защитить его от всего мира.

Юля радовалась, что Матвей не умел чувствовать руками, читать мысли, видеть насквозь, иначе ей никогда бы не удалось скрыть ужас, что охватил ее, когда она увидела эти работы. В них сквозила такая глубокая безысходность, тревога, мучительная боль и даже агония, что в сравнении с ними пропитанные одиночеством картины Раисы Белогородовой казались воплощением кричащей радости и совершенного счастья.