Никита Колбик - В руках твоих – талая вода

Лиза была (хотя как была – есть и сейчас) потрясающая, стандартная женщина, врач, и, безусловно, она заслужила свое законом обеспеченное право на счастье. К тридцати с хвостиком годам, после затяжного периода проб и ошибок – не стоит о них говорить, – она ясно поняла, что ей нужно. Значит, записывайте: безумную, сумасшедшую любовь, с рыданиями, букетами, с ночными погонями на такси, изменами и прощениями, нужна такая звериная, знаете ли, страсть, чтобы разрывала на части… Записали? Через сколько будет готово? Нет, двадцать минут готова ждать, больше – ни за что.

Естественно, очень многим женщинам нужно примерно то же самое, так что Лиза, как уже сказано, в этом смысле – самая стандартная, потрясающая женщина, врач.

Побывала замужем – всё равно что отсидела долгий выматывающий срок в плацкартном вагоне и вышла разбитая, одолеваемая зевотой, в пасмурную ночь чужого города, где ни одного тебе знакомого лица. Потом какое-то время пожила одиночкой, увлеклась мытьем полов в своей квартире, поинтересовалась кройкой и шитьём, потом почти две недели каждый вечер вела пространные диалоги о несчастье жизни своей с бутылкой (иногда – двумя) чего-нибудь и… опять заскучала.

Догорал до победного конца роман с венерологом Сергеем Алексеевичем, имевшим семью, не считая Лизы. После службы она заходила за ним в его кабинет – и никакой романтики: уборщица вытряхивает урну, возит мокрой шваброй по линолеуму, а Сергей Алексеевич долго моет руки, подозрительно осматривает свои розовые ногти и с отвращением глядит на себя в зеркале. Стои́т, Лизу не замечает, а она уже в пальто на пороге. Потом высунет треугольный язык и вертит туда-сюда – заразы боится, тоже мне!..

Какие такие страсти могли у нее быть с Сергеем Алексеевичем – никаких, конечно.

А она не сомневалась: счастье – это то, что она непременно должна получить. Лицо у неё было красивое, породистое, с широкими, по последней ей известной моде, бровями, каштановые волосы низко начинались на висках, сзади – хвост. И глаза были чёрные. Один мужик как-то раз, увидев в транспорте, начал зазывать в какую-то свою рабочую студию, позировать то ли для его нового и гениального, разумеется, портрета, то ли для статуи, тоже обязанной стать признанной классикой искусства, и кто, если не она, станет его музой?.. Само собой, она не пошла – не доверяла людям искусства, был печальный опыт, когда она согласилась выпить кофе с одним кинорежиссером и кое-как унесла ноги.

…А время не шло, бежало. Иногда в голове Лизы возникала печальная мысль: в стране примерно сто двадцать пять миллионов мужчин самой различной степени испорченности, ей же от щедрот судьбы счастье привалило в виде противненького лица Сергея Алексеевича. Становилось не по себе. Можно было найти и другого, но к чему кого попало под подол пускать? Сама она – натура утонченная, душа с годами богатела, и гармонию с собой она обретала всё больше и больше; осенними вечерами сидела и думала о том, как же жалко себя и жалко, что некому себя, такую красивую, преподнести.

Бывало, она заглядывала к каждый раз новой (давно счастливой) приятельнице на пару-тройку бокалов и, осчастливив её сына или дочь ирисками, вела задушевные беседы, поглядывала в темное стекло двери кухни, где её отражение было ещё загадочнее, ещё интереснее и выгодно отличалось от совершенно неидеального силуэта подруги. Согласитесь, было бы на сто процентов справедливо, чтобы её кто-нибудь сделал героиней своего романа.

Слушала стандартный набор проблем – купила то, не протерла вот это, ребенок подхватил непонятную заразу, да рассматривала украдкой чужого супружника: залысины, штаны тренировочные с пятном на правой (или левой, никогда она не понимала, от чего это зависит, хоть убейте!) ноге, в общем, воистину полноформатный герой-любовник… «Нет, такой нам нахер не нужен», – благоразумно решала она и убиралась восвояси. Уводила себя, прекрасную, из этого пропахшего борщом, котлетами и стиральным порошком дома, вниз по лестнице и – нырнуть в окатывающую освежающей прохладой ночь, оставить все ненужные мысли в этом убивающем доме: не те персонажи, зря тратила время и приходила, напрасно оставляла собственный след в тусклой кухне, напрасно отдавала отпрыскам конфеты, ведь ничего, кроме дешёвого плотского удовольствия, им это не принесёт.

Зевала. Скука одолела.

Потом случилась масштабная эпидемия гриппа, и всех докторов сняли на вызовы. И Сергей Алексеевич тоже ходил, перекрыв бирюзовым намордником свою казавшуюся Лизе всё более отвратительной морду. Надеялся, вирус не прицепится. Ан нет, слёг наш Сергей Алексеевич, проболел долго-долго да помер по-тихому. Сапожник без сапог, оказывается.