Зоя Криминская - Семейный альбом с титрами

Разглядывая изображение бабушки в молодости, я удивилась тому, что никогда не видела эту фотографию, не хвалилась бабуля тем, что ушло, не позволяла никогда сравнивать с тем, что осталось. Если верить малюсеньким фотокарточкам зрелых лет, нежная лепестковая красота бабули рано увяла, раньше срока морщины избороздили ее лицо, запали щеки, потускнели нежно-голубые глаза. Но, несмотря на превратности судьбы, выпавшие на ее долю, до глубокой старости не было у бабули седых волос. И еще одно открытие сделала я, вглядевшись внимательно в портрет: явственное сходство между своей дочерью и бабулей в молодости, во всяком случае, маленький, мягких очертаний рот у Кати и у бабушки одинаковы, и общий овал продолговатых, но скуластых лиц. Я всегда считала, что Катя скулами обязана свекрови, но может быть, и нет, может, это моя кровь от прабабки Люды, а рот у свекрови был щелистый, без резко выраженных губ, и Катин маленький роток всегда удивлял меня. Интересно перемешивается кровь.

Бабушка училась в церковно-приходской школе, потом некоторое время в гимназии в Иркутске. Гимназию она не закончила, перешла на акушерско-фельдшерских курсы. Во время учебы бабушка жила в семье старшей сестры Мелитины. Тина вышла замуж за Сиверцева, и есть несколько фотографий этой молодой пары с обязательными дарственными надписями на обороте. Фотографий было мало, дорогие, и их не просто отдавали, как сейчас, а дарили.

Тина с мужем в 1914 году, в Иркутске, с дочкой на руках. На обороте нацарапал, по- видимому, зять и назвал себя свекром. Наверное воспитывал, молоденькую свояченицу, а она в отместку звала его свекром. На Сиверцеве форменная фуражка. Возможно, он был железнодорожником.

А вот Тина, в странной летней шляпке, а надпись на обороте гласит, 30 октября 1918 года. Чита.

В 1918 году Тина пребывает в Чите, а бабушка окончит курсы в феврале 1919 года, значит она последнее время перед окончанием жила где-то на квартире.

Любила бабушка рассказывать, как сдавала экзамен строгому преподавателю, по акушерству и он все спрашивал ее, а что делать в таком случае, а что в таком?

– В таком, – поворот на ножку, – ответила бабушка, и грозный преподаватель расцвел в улыбке.

Вот этим своим блистательным ответом на экзамене любила прихвастнуть бабуля.

А теперь, мне кажется, никто и не способен залезть в утробу к роженице и перевернуть там ребенка в нужное положение. Теперь, чуть что, и кесарят.

Но это теоретический экзамен, а зачет по акушерству получить было нелегко, нужно было продежурить в роддоме и принять 40 родов, дежурства были ночными, и при этом засчитывались только одни роды за ночь, если же ночь была пустая, то она в зачет не шла. Студенткам приходилось дежурить часто по два месяца, прежде чем удавалось получить зачет, зато, окончив, молодые акушерки могли принимать роды самостоятельно.

Еще вспоминается рассказ бабушки о том, как она ассистировала хирургу, проводящему операцию.

От напряжения и страха перепутать названия и подать в спешке не тот инструмент, бабушка протянула зажим, как будто мешала чайной ложкой в стакане: оттопырив мизинец. Хирурга кокетливое движение, в неподходящий напряженный момент операции, вывело из себя:

– Пальчик, – строго сказал он, и бабушка заметалась, не могла понять, что ему нужно.

– Пальчик, – еще строже повторил хирург.

Бабушка глянула на руки и смешалась.

– Так вся краской и залилась, – рассказывала она мне.

Я ясно представила себе, как молодая бабуля покраснела. Эту способность заливаться предательским румянцем я знала и за собой. В минуты смущения полыхает и Катя, правнучка Людочки Устьянцевой.

После окончания курсов бабушка уехала работать в Никольск-Уссурийск в железнодорожную больницу. В Никольск-Уссурийске она и познакомится с Колей, который вскоре станет ее женихом. Мама, обожавшая своего отца, всю жизнь будет корить бабушку этим Колей, подозревать ее в постоянной любви к нему и отсутствии чувств к ее отцу. Свадьба не состоялась… Он утонул в Амуре на глазах у приятелей и бабушки, приехавших на берег вместе с ним провести выходной день. Коля уплыл далеко, посреди реки неожиданно исчез с поверхности воды, всплыл, что-то крикнул, провел руками по лицу и исчез. Река сомкнулась над ним навсегда. Люда бежала по берегу и кричала от страха и непоправимости происходящего.

Спасти Колю не успели, все произошло в считанные секунды.

Коля утонул в расцвете сил и молодости, а оставшаяся на берегу рыдающая девушка прожила после его смерти семьдесят лет, томительно долгих и несчастливых; единственно возможное и неповторимое счастье первой молодой любви Коля унес с собой под воду. Остались лишь серые будни.