Елена Новикова: Каменная книга

Катя бежала, бежала, поворачивая то вправо, то влево. Стрелка на подвальной двери, стрелка на перилах крыльца, на скамейке. Я тоже бегу, тороплюсь. Вот стрелка прямо на шоссе, бегу вдоль. Вот и лес, так называемая Орлова роща, и правильность движения подтверждает стрелка на стволе сосны… Бегу дальше…

Нет, мы не заблудились. Я действительно отыскала притаившуюся в густых кустах Катю, и мы решили строить шалаш. Шалаш мог пригодиться, если придется заночевать в лесу. Когда-нибудь, в следующий раз. Наломали еловых веток, нашли длинные палки для опоры, соорудили крышу. Если дождь не сильный, капли будут скатываться по хвое. А если сильный см. Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф… Из еловых же веток настелили пол, забрались внутрь, колется сквозь колготки. Снова вылезли, набрали заячьей капусты (интересно, как на самом деле эта травка называется?), сидим, жуем – кисленько.

Из леса вышли, когда уже стало темнеть. Сколько времени? Что?!! Меня же убьют! Мама возьмет ремень с железной пряжкой и будет бить, пока я не умру. Лучше я умру сама. Катя, как ты думаешь, какая смерть легкая – чтобы сразу? Она задумалась, почесала пухленький носик. На куколку Катя похожа, заграничную. Если броситься под машину, успеют затормозить и только кости переломают, скучно. Таблетки глотать – так вырвет и все дела. Ну не вешаться же, не висеть с вывалившимся языком, синея в сумерках? День между тем очень быстро сматывает удочки – клева нет, наверное.

– А, может, тебе с крыши спрыгнуть? – это Катина идея, гениальная. Лететь несколько секунд и – все!

– А если кто-нибудь внизу пойдет и случайно поймает?

– Прыгать нужно в темноте!

До полной темноты время еще есть, идем к Кате. Пришли с работы ее родители, такие веселые. Папа нет-нет и начинает песню петь, а мама (конечно, красавица) подпевает.

– А вы, девочки, что стоите? Заходите, выпейте с нами!

Катя идет к холодильнику, достает кусок сыра.

– Будешь?

Странная мысль – зачем есть, если даже перевариться не успеет, ведь все уже решено. Но сыр беру, вкусный. Катины родители завели пластинку и танцуют.

– Пора, – говорит Катя, – пойдем.

Выходим из дома, клены машут ветками, тени от фонаря бегут по земле. Поднимаемся на пятый этаж пешком, дом без лифта. Домов выше в окрестности нет, это позже построили две девятиэтажки. Чердак открыт (тогда все чердаки были открыты), вот и крыша. Почему-то страшно вылезать через окошко, вылезаем. Подходим к краю крыши. Смотрю вниз.

– Ну что? Когда прыгать будешь? – это Катя спрашивает.

– Страшно, – отвечаю.

– А чего бояться? Это быстро. Давай! Дольше будешь стоять, страшнее будет.

– Я пока посижу здесь, мне подготовиться нужно. Ты, если хочешь, иди.

– А куда мне идти? Эти напились, скоро драться будут. Потом целоваться. Я уж подожду, пока заснут.

Сидели рядом. В доме напротив загорались окна, мы их считали, такое занятие. Потом погуляли по чердаку. Видели старую коляску в пыли, пачки макулатуры, велосипедное колесо и ломаный пружинный матрас. Из макулатурной пачки выковыряли детскую книжку про Серую Шейку, стали читать вслух. Очень стало ее жалко, а потом мне себя стало жалко, что я такая еще маленькая, а уже нужно умирать.

– Нет, ты не личность! – сказала Катя, – ты на поступок не способна.

– Не способна, – согласилась я, всхлипывая, и отправилась домой.

Дома меня затащили в ванную и раздели, мама разглядывала со всех сторон, я не понимала, зачем. Когда я стала большая, я написала про этот чердак белый что ли стих, в котором эта история рассказана.

В каждой жизни есть чердак, где сушатся белые простыни. Добрая теплая пыль, молекулы времени. Сумрак прорезан прожектором, на свету молекулы оживают, мотыльки-однодневки, сомнамбулы, мир сновидений и призраков.

Маленькая я сидела на чердаке, свесив ноги в пространство. Не помню, в чем была моя провинность (кажется, убежала в лес, жить, собирая ягоды и грибы), что я предпочла чердак ужасному возвращению домой. Внизу копошились пешеходы, я испугалась, что кто-нибудь меня поймает. Прыгать нужно в темноте, – решила я и передо мной забрезжила перспектива нескольких счастливых часов. Я пошла на качели. Взлет, паденье, захлебываюсь от смеха, юбка как парус для дальних странствий и пронзительно-голубое небо. Мне стало грустно.

Родители были похожи на хроматическую гамму, когда я вошла с мордой в пыли. Потом меня били. Я любила молчать, когда бьют. Когда меня ставили в угол, мне нравилось лизнуть обои на изгибе стены и ждать, когда растает темное пятнышко.