Потом она блаженно зажмурилась и сладко вздохнула, предвкушая новую поездку и почти облизываясь от удовольствия.
А спустя неделю Маша пропала. Да, именно там, около Ворловки. К Евгении пришел Виктор, с которым Маша ездила в экспедиции и долго говорил. А когда закончил тут же съежился и замер на стуле.
– Ну ты же понимаешь, – Евгения чувствовала, что начинает дрожать от негодования, – ты же понимаешь, что это… невозможно! – последнее слово она выплюнула, брызгая слюной.
Еще пару секунд и она вцепится в ворот его клетчатого брендового пиджака и начнет встряхивать, трясти что есть сил, чтобы он немедленно прекратил эту отвратительную затянувшуюся шутку. И, наконец, объяснил, куда же делась ее любимая.
Она резко встала со стула и хлебнула большой глоток воды из пластиковой бутылки. Начала расхаживать по комнате, как она всегда делала в моменты сильного волнения. Значит, ее любимую похитили скворы? Или загрызли? Или что там говорил этот Виктор? Сначала они приехали втроем в эту, Богом забытую, Ворловку. Рыскали по окрестным лесам, опрашивали местных. Но кроме невнятного рассказа пятидесятилетнего алкаша, которому привиделось мохнатое существо под поваленным деревом, не смогли ничего разузнать. Они опять прошлись по лесу, наткнулись на стадо кабанов, ободрали руки о колючий кустарник. Виктор с Ольгой затосковали, засобирались домой. Но Маша решила остаться. Сказала, ей надо сосредоточиться и подумать. Сказала, она что-то чует. И принялась важно и загадочно повторять, что у нее интуиция, что она что-то чувствует. И ей просто необходимо еще раз все проверить: без суеты, спокойно и вдумчиво поразмыслить и проверить. Ольга с Виктором переглядывались между собой, усмехались, тащили ее в Москву. Маша уперлась. И осталась.
А через пару дней она позвонила Виктору, когда тот уже был в Москве. Говорила взволнованно, глотая слова и, казалось, задыхалась от волнения. Сказала, что наткнулась, да, наткнулась на след. Отпечатки неведомых лап на влажной глине внизу оврага. Она сфотографировала, выслала ему фото. Но как не вертел он смартфон, не смог разглядеть след. Только какие-то вмятины, которые никак не напоминали отпечаток лапы. Он так и сказал ей, назвал ее фантазеркой. Любя назвал, не агрессивно. Но она взвилась, обиделась и бросила трубку. Он не стал перезванивать, ждал, когда сама придет в себя, успокоиться. Знал, – лучше ее в таком состоянии не трогать.
И через два дня она позвонила. И Виктор с трудом узнал ее голос. Маша хрипела и, казалось, с трудом выговаривала слова. Она растягивала слова и проглатывала слоги. Иногда она почему-то начинала шипеть. Ее укусили, сказала она, с трудом выговаривая слово «укусили». Куснули в ногу, прямо в икру. Да, на нее напал сквор. Да, ей сложно говорить, она лежит в овраге, здесь влажно и холодно. Лежит почти парализованная. Губы, челюсть, язык немеют с каждым часом все больше. Во всем теле сильный жар, суставы ломит, как при жесточайшем гриппе. Она не знает, что будет дальше, ей страшно, невыносимо, жутко. Она плачет, уже наступает вечер, сумерки сгущаются. Ей кажется, что скворы бродят вокруг, шумно принюхиваются и ворчат. Она слышит их звуки «сквор, сквор». Она пыталась кричать, звать на помощь. Но деревня слишком далеко и из груди ее вместе полноценного крика раздается только хрип. Она уже звонила в службу спасения: так и сказала, напал сквор. А на вопрос оператора, кто такой сквор, ответила: мифологическое существо, по преданиям обитающее в Ленинградской области. И, как выяснилось, очень даже реальное. Ей ответили, что за подобное хулиганство полагается штраф и бросили трубку. И она сразу позвонила ему. Просила вызвать службу спасения, придумать что-нибудь.
Да, он все сделает, вызовет спасателей, сам приедет и пусть она держится и все будет хорошо. Виктор говорил скороговоркой и чувствовал, как холод, вдруг охвативший и стянувший кожу головы, пополз на лицо, шею, плечи, лизнул ледяным языком спину. Да, он тогда так и подумал, – ползучий ужас. Ему стало не хорошо, замутило. Последнее что он услышал, как Маша, еле ворочая языком, проговорила: «Жене… передай ей дубликат ключей от дома. Если меня не спасут. Я буду… ждать ее здесь». Больше он ничего не мог разобрать, в трубке слышались только хрипы и мычание. А потом раздался вой. И не было в этом звуке уже ничего человеческого. Будто раненный зверь, умирая, взвыл протяжно, надрывно. Виктор тупо пару секунд слушал эти звуки, его тело начала бить сильная дрожь. Потом в трубке наступила тишина. Он прохрипел замороженными губами: «Маша… Маша». Через пару секунд в трубке раздались гудки. Он еще с минуту сидел в оцепенении, сжимая смартфон в потной ладони. А потом набрал телефон службы спасения.
Читать дальше